Однажды, когда мы проходили мимо склада Валентина, Дотторе Велена толкнул меня локтем в бок и сказал:
— Одному Богу известно, зачем он уехал. Уже прошло несколько недель. Очень необычно. Многие девы Бенксайда вздыхают, ложась в холодную постель без него.
Зная, что «девами» в этой части города называли проституток, я вся задрожала от ярости. Значит, он был человеком, который водил шашни с этими потаскухами? Я видела их, выстроившихся вдоль улиц, словно безвкусно одетые куклы на прилавке магазина. Мне с трудом удавалось смириться с мыслью, что в его ведении был первоклассный бордель, а если говорить точнее, целая сеть борделей, которые приносили хорошую прибыль. Однако мысль о том, что он сам пользовался услугами своих «служащих», ранила меня очень глубоко. Она нанесла еще больший вред образу джентльмена, который я создала. Настоящий джентльмен в случае нужды посещал опрятные и роскошные публичные дома в хороших районах города. Я отбросила представление о нем как о человеке, чья большая любовь ко мне содержала определенную долю природной похоти. Теперь я смотрела на него как на очередную свинью с низменными инстинктами. Иногда на меня находило такое негодование, что я даже начинала думать, что мои бывшие хозяева никогда не посылали меня соблазнять существо более отвратительное, чем Валентин. Герцоги, принцы, политики, даже знатные дамы с необычными пристрастиями, но не сомнительный делец с бедняцкого берега Темзы. Мелкий воришка, доросший до уровня серьезного бандита. Это было намного хуже, чем джентльмен, лишившийся состояния.
— Пойдем, подруга, не красней ты так! — подначивал Дотторе. — О чем задумалась? — В тот день на моем лице, к сожалению, не было никакого грима, поскольку я решила изображать женщину, одержимую бесами. Мне следовало играть роль девушки-служанки одного из меховщиков Бенксайда. Этим бедным созданиям, которых заставляли выщипывать кроличьи шкурки, жилось несладко. Они часто сходили с ума из-за химических испарений, которыми им приходилось дышать на работе. Дотторе предусмотрительно пришил небольшой заячий хвост к задней части моего платья, чтобы напоминать публике о природе моих занятий.
Мне в голову пришла мысль.
— Вы хотите сказать, что он там спит? На складе?
— Валентин, дорогая? Он спит над ним, как любой добропорядочный лавочник.
Я подумала об опасностях ночной Стоуни-стрит, освещенной круглыми лампами, заправленными вонючим китовым жиром. Из своего окна он наверняка видел все эти скромные лавки. Я вспомнила о тех фешенебельных апартаментах на Бонд-стрит, меблированных с прекрасным вкусом, окна которых выходили на ухоженный и элегантный парк. Я думала, что это городской дом его семейства. Турецкие ковры и безупречная отделка, маркизетовые занавески, пуховые одеяла с мягким тонким бельем. Вероятно, все это было арендовано на время.
Конечно, тогда я не задавала вопросов. Мне ни за что не пришло бы в голову рыться в шкафах и ящиках, так очарована я была этим гадким мошенником. Значит, он арендовал те комнаты поденно. Я вспомнила, как он часто настаивал на том, чтобы мы встречались у меня, что не стоило ему ни пенни.
Я подготовилась еще к одному открытию.
— Значит, вы знакомы с Валентином? — спросила я коллегу. — Лично?
— Ну, я бы так не сказал. Не совсем безопасно водить с ним знакомство. Всякое бывало. Не важно. Но да… Несколько раз я с ним общался. Не уверен, что его святейшество помнит, поскольку он вечно занят.
— Как он говорит? — спросила я.
— Все-то ты хочешь знать. Он такой человек, с которым ты забудешь обо всем. Ты можешь с утра потерять всю свою семью, в обед познакомиться с ним, а к пятичасовому чаю вы уже будете с ним весело смеяться.
— Но его произношение, — настаивала я. — Оно как у джентльмена?
Дотторе Велена весело рассмеялся.
— Она хочет знать, джентльмен ли Валентин. Валентин Грейтрейкс? Я бы сказал, что он говорит как настоящий житель Бенксайда, хотя любит разбавить свою речь разными мудреными словечками для красивости. Но мы узнали бы его в любом месте. Он не имеет никакого отношения к настоящим щеголям.
Через несколько минут, когда мне надо было изобразить на сцене ярость, мне почти не пришлось прибегать к актерскому мастерству.
Паста от ротовых язв
Берем свежее масло, только с маслобойни, не соленое и промытое розовой водой, полторы унции; лакричный порошок, полторы драхмы; белый сахар, пропущенный через мелкое сито; довести до консистенции пасты, смешать.
Положить пастилку, сделанную из этой пасты, в рот и подождать, пока она там растворится. Хорошо помогает при остром стоматите, пересыхании рта, горячке, твердости языка, дурном запахе изо рта, хрипах и болезненном дыхании. Можно засовывать в ноздри при насморке и храпе.
Вскоре я так изменилась, что начала сомневаться, узнает ли меня Валентин, вернувшись с континента и встретив на улице. Гнушаясь пережаренными ростбифами в «Якоре» и откладывая как можно больше денег, я вскоре сильно похудела, питаясь исключительно перетушенными травами в постных бульонах, которые варил Зани у нас дома.
— Ты же женщина. Почему ты не готовишь? — рассерженно бормотал он. — Кто тебя растил только?
И снова правда защитила меня.
— Я аристократка. У меня хорошее образование. Я никогда не была на кухне. Разве что когда жила в монастыре, и то в качестве зрительницы.
Зани катался по полу от смеха, слушая мои объяснения. В промежутках между приступами веселья я слышала, как он произносит странные слова:
— Скорее, выкормлена от среднего вымени коровы.
Но после подобного разговора, должна признать, он стал относиться ко мне с меньшей враждебностью. Пока я не подшучивала над ним и не «слонялась кругом, как утка в грозу», он принимал меня. Я проявила себя как талантливая лгунья, и это сделало меня в его глазах достойной коллегой.
Я свободно общалась с новыми друзьями, но вела себя скромно. Моя новая профессия требовала от меня быть похожей на уличную девку, а не на богиню сцены. Я почти постоянно работала и скоро стала надевать серое платье и белый передник, почти не задумываясь.
Очень редко я открывала рундук и глядела на черное шелковое платье, в котором сбежала. Оно было выстирано и посыпано веточками лаванды. Также там было спрятано светло-вишневое платье, юбка и прочие предметы туалета, которые путешествовали со мной по Европе. Когда я смотрела на эти наряды, мне казалось, что они принадлежат другому человеку, какой-то знатной даме, которая скоро появится в карете, запряженной белыми кобылами, и заберет все это.
Я не искала более удобного места жительства. Наши комнаты казались мне довольно живописным местом. На грязь я старалась не обращать внимания и вовремя зажимала нос пальцами, когда проходила мимо соответствующего места возле лестницы на первом этаже. Мне даже нравилась эта примитивная роскошь, поскольку, стремглав слетев вниз по общественной лестнице, я с удивлением обнаружила, что очутилась не на самом дне. Спустя несколько недель я поняла, что мне еще повезло. Я узнала, что каждое утро в Лондоне двадцать тысяч человек просыпаются на тесных чердаках, встают с кишащих паразитами постелей, не зная, что будут есть и где найдут ночлег на следующую ночь. Я никогда не замечала этих людей в Венеции. Здесь же, на Бенксайде, я каждый день встречала их на улицах, видела маленьких, обреченных мужчин и женщин с коростой на головах, перебивающихся случайными заработками, чтобы не умереть с голоду.
Я изучила все закоулки Бенксайда, все его стекольные заводы, пивоварни и винные магазины. Последние составляли одну шестую всех предприятий района. Я была шокирована уровнем пьянства в этой
