— Не верю!
Раздались сдержанные аплодисменты.
— А поверим мы только при одном условии…
Но условие озвучено не было. Микрофон взял сопредседатель ОГС Андрей Борисович, диссидент с полувековым стажем, сидевший еще при Хрущеве. При Брежневе его покарали психиатрией и выдворили. При Ельцине он вернулся и с тех пор жил в России, критикуя власть со всем запалом праведной ненависти свободного гражданина, живущего в вечно несвободной стране.
— У меня принципиальное несогласие с коллегой. Как говорил мудрый Омар Хайям: «Ты лучше голодай, чем, что попало есть. И лучше будь один, чем вместе с кем попало». Сегодня войти в правительство Столбова — это хуже, чем быть вместе с кем попало. Это значит сотрудничать с людьми, на руках которых кровь невинных жителей Афганистана и Северного Кавказа, с людьми, которые гордятся своим советским прошлым. Идти на сотрудничество с такой компанией — не просто сделать ошибку. Это, как говорили у нас на зоне — ссучиться.
— Простите, — растерялся Слава, — а как же Ходорковский? Ведь он же согласился…
— Ссучился, — радостно констатировал Андрей Борисович. — В тюрьме себя сохранил, а как вышел на волю — пошел на недопустимый компромисс. И это относится к каждому, кто будет сотрудничать с новой властью, не добившись от нее принципиальных условий.
— Андрей Борисович, — взмолился Слава, — у меня еще две минуты, потом вы.
Однако Андрей Борисович выпустить микрофон уже не мог просто физически. Он сжимал его, как окруженный боец последнюю гранату, и тараторил, будто включил запись:
— Российская власть должна морально переродиться. Покаяться за прежние преступления путинизма, ельцинизма, сталинизма и царизма. Только при этом условии сотрудничество с ней не сделает человека нерукопожатным…
Если Слава на словах был почтителен, то его руки действовали по своей программе. Он пощекотал Андрея Борисовича под мышкой, выхватил микрофон.
— Уважаемые собравшиеся. Мой уважаемый коллега озвучил…
Андрей Борисович и сам вцепился в микрофон. Создался паритет: никто не мог продолжить выступление, оба вежливо боролись.
Группа прикрытия, создавшая живой коридор, разделилась. Одни оказались сторонниками Славы, другие — Андрея Борисовича. Осторожно толкая друг друга, граждане пытались разъединить борцов.
Разлад в рядах либералов не ускользнул от «Левого альянса». Сначала в рядах старичков и старушек с красными гвоздиками на пальто возник ропот: «Сами не говорят и другим не дают». Потом революционная молодежь решила действовать. Она образовала клин, способный с разбега пробить омоновскую цепь, не то что почти распавшийся ряд либералов. Поэтому Слава, уже уверенный, что микрофон у него в руках, увидел, что переходящим трофеем гласности завладел Сережка Молодцов, агитатор и главарь всей столичной радикальной комсомолии.
— Ваше время кончилось! — заорал он так, что проснулись голуби на чердаке киноцентра «Россия».
— У нас еще четыре минуты, — возмутился Андрей Борисович.
— Ваше время кончилось еще в семнадцатом году! — столь же громко уточнил Молодцов. — Дорогие товарищи, российские трудящиеся, как видите, эти господа так и не смогли решить с девяносто первого года, кто лучше — Гайдар или Явлинский. Что лучше — дикий капитализм или лицемерный социал- демократический обман трудящихся. Именно эти люди привели к власти и Путина, и наемника международно-националистического и олигархического капитала — Столбова. Его задача — приватизировать и продать все, что не было отнято у народа при Ельцине и Путине!
Говорить Молодцову было нелегко. Одной рукой он удерживал микрофон, другой — отбивался от окружавших его либералов. Товарищи по партии пытались создать надежное кольцо, но оно то и дело прорывалось объединенными гражданами, тянувшими руки к Молодцову.
— Что мы можем делать сейчас? — резко выкрикивал он, размахивая микрофоном. — Очень много. Устраивать забастовки, пикетировать предприятия, на которых особо цинично нарушается Трудовой кодекс. И всегда быть готовыми нанести решительный удар по олигархическому капитализму и его ставленникам в Кремле. Поднимется мускулистая рука рабочего класса…
От начала свободного митинга прошло лишь восемь минут, но «Русский реванш» решил, что оппоненты будут делить микрофон целый час. И вмешался. Реваншисты понимали, что им придется прорывать слоеный пирог из либералов и леваков. Поэтому применили домашнюю заготовку: трое членов «Опричного царства», явившиеся на площадь не только с метлами, но и конные, разогнались и с диким гиком доскакали до микрофона. За ними ударил пехотный клин, правда, застрял в визжащей толпе, прыснувшей в сторону от лошадей.
Молодцов не успел договорить про мускулистую руку рабочего класса, как его обожгли арапником, а микрофон оказался у «опричника» — Семена Громова, известного в ЖЖ под ником grom-pogrom.
— В Кремле новый царь! — заорал Гром-погром. — Кто он? Гроза-государь или расстрига- самозванец? По делам узнаете их! Столбов, где твои дела? Почему демонские капища на Красной площади не разорены? Почему Русь живет по безбожному календарю и пишет красным алфавитом? Почему сергианство и экуменизм не осуждены? Почему жидовствующие на свободе? Когда начнем экзекуции и депортации?
Список претензий был большим, но зачитать до конца его не удалось. Крепкий физически либерал и мускулистый комсомолец сволокли всадника с коня, выкрутили из рук микрофон.
После этого к источнику гласности рванулись все. Вырывали микрофон из чужих рук, подносили к губам, но тут же теряли, почти ничего не произнеся.
Тот, кто не хотел драки, или не добрался к эпицентру, вдруг забеспокоились и даже начали по мере сил освобождать пространство. К микрофону неспешно и неотвратимо пробивалась арт-группа «Каллы» — «самые чистые художники в навсегда запачканной стране». Судя по пластиковой канистре, в которой плескалось нечто коричневое, они приготовили очередной «каллаж».
— Дамы и господа! — громко сказал Светлый Воин — лидер группы, конечно же, в белом плаще. — Сегодня мы совершим символическое прощание с гавнорашкой.
Он поднял пульверизатор, направил на толпу. Настала такая тишина, что было слышно, как хлюпнул насос.
Гром-погром, так и не сумевший забраться в седло, выхватил из ножен достаточно качественную реплику старинной сабли, с диким ревом оказался возле «калл» и перерубил клинком шланг.
— Вандал! — возмутился Светлый Воин.
Происшествие стало сигналом для ОМОНа — драться можно, но без холодного оружия. Вздыхая и матерясь, сотрудники вывалились из автобусов и двинулись цепью к толпе.
17.30
— Может, это лучше давать в записи? — сказала Татьяна.
— Аппетит испортило? — спросил Столбов.
— Не без того. Но мы-то ладно, ведь дети увидят.
Столбов развел руками. Еще в прошлом декабре, сразу после победы, он обещал свободный микрофон с телекамерой и прямой трансляцией по государственному каналу митинга непарламентской оппозиции. Похоже, из всех обещаний это оказалось самым выполнимым.
Хотя — как сказать. Трансляцию пришлось отключить на двадцать пятой минуте, когда свободное выражение политической позиции перешло в кромешную драку.
Про аппетит было сказано к месту. Президент только что отобедал. Впереди было едва ли не самое важное дело дня. В графике оно обозначалось как заседание рабочей группы при президенте.
Татьяна, знавшая историю, сравнивала эту группу с Избранной радой Ивана Грозного. Или Негласным комитетом Александра I. Совещание без официального статуса. Люди, которым доверяют.
Само собой, рабочую группу никто не учреждал. Она стала продолжением заседаний предвыборного штаба. Конечно же, не большого заседания, а его пост-финала: все разошлись, кто-то остался на особо важный вопрос. К тогдашним шести людям прибавились еще шестеро. Вот и вся рада.
