— Я достала, — Таисия протерла стол и выложила перед ошарашенным Виктором Андреевичем толстую папку. — Вот, надо сделать восемь контрастных чертежей. В лист. Сделаем — как раз хватит на праздник.
«Опять все на меня сваливается», — обреченно подумал Виктор Андреевич.
Таисия раскатала на столе рулон ватмана.
— Ты хотя бы начни, — сказала она, — расчерти форматы. Я потом тоже подойду, а сейчас — никак, у меня белье вчера замочено, простирать надо, а то затухнет.
Таисия исчезла в ванной. Виктор Андреевич подошел к столу, провел пальцами по хирургической белизне ватмана.
«На работе полный день ишачишь, дома снова запрягают, — тяжело подумал он, — и главное, ведь это никому не нужно, и так с голоду не помрем… и вообще, не настоящее все это, пустое, фальшивое.»
Ждущий помощи Тургор с неудержимой силой звал к себе.
Виктор Андреевич прошел в комнату, стащил с кровати покрывало, медленно, словно лунатик начал раздеваться. Скрипнула дверь, в комнату, держа на весу мыльные руки, вошла Таисия.
— Виктор, — сказала она, — я же тебя просила…
— Я сделаю, — сказал Виктор Андреевич, чувствуя себя словно школьник, пойманный на мелком жульничестве, — ты же знаешь, я не могу вечером, я очень устал сегодня, я лучше с утра пораньше встану и сделаю все.
— Да уж, знаю, — сказала Таисия, — опять все на меня навалил. Ладно, что с тобой делать, спи себе…
Таисия развернулась и вышла, прикрыв ногой дверь. Виктор Андреевич обессиленно ткнулся в подушку. Обида жгла грудь.
«Обязательно было куснуть, что угодно сделать, лишь бы побольнее, жизнь вместе прожили, но в таком удовольствии отказать себе не может… Все они такие… Не могу больше… Серость эта душит. Уйду… В Тургоре остаться навсегда — там жизнь, а здесь… не хочу…»
На этом мысли оборвались, не стало замученного пошлостью, униженного всеми и от всех претерпевшего Виктора Андреевича Малявина, а взамен выпрямился под низким небом Блеклого Края неустрашимый боец Виктан, твердо сжимающий живой меч харраков и готовый, если придется, отдать и собственную жизнь, и бесцельное существование своего двойника ради того, чтобы и впредь мед жизни тек по беспредельным просторам Тургора.
Он угадал и место, и время, материализовавшись прямо на крепостном дворе. За его спиной громоздился приземистый, вросший в землю дворец Фартора, по сторонам тянулись стены, облепленные готовыми к бою стрегами. В одном месте стена была покрыта трещинами и словно осела. Она бы давно рухнула, если бы не подпорки и неутомимая работа каменщиков, наращивающих полуразрушенное укрепление. А прямо перед ним, посреди крепостного двора поднимался невысокий скальный зубец, и на нем, видимая отовсюду, стояла чаша. Она была полна: мед, густой и текучий, прозрачный, темный и светящийся изнутри, горкой поднимался над гладкими краями. До солнцестояния оставалось всего несколько минут, и Фартор в своем истинном безликом виде стоял у подножия скалы, готовый подняться наверх и осквернить мед нечистым прикосновением.
— Светлая богиня! — прошептал Виктан и ринулся вперед.
В один прыжок он достиг подножия скалы, свободной рукой схватил тяжелую, приготовленную для Фартора лестницу, и метнул ее прочь. Лестница грохнулась о стену, сбив подпорки и разметав суетящихся стрегов. Стену больше ничего не удерживало, и она рухнула, подняв облако пыли. В проломе показался Шш. Он попытался двинуться на помощь Виктану, но ноги, подсеченные кривыми ножами стрегов не держали его, лесной богатырь мог лишь ползти, отмахиваясь от наседающих противников. На равнине под стенами продолжалась битва, но Виктан мгновенно понял, что подмоги оттуда тоже не будет. Потерявшие командиров рыцари были отрезаны друг от друга и сражались в одиночку, окруженные толпами врагов. В одиночестве предстояло биться и Виктану, но в отличие от друзей, ничто кроме рубахи не прикрывало его грудь, а ряды оправившихся от неожиданности стрегов смыкались вокруг него. Тускло блестели натертые маслом звериные черепа, острия копий целили в лицо. Виктан поднялся на уступ, ближе к чаше, взялся за меч двумя руками, поднял его над головой, ожидая нападения.
— Ты?.. — проскрипел Фартор. — Ты все–таки вернулся? Я же показал тебе твое место — вон отсюда, ничтожество!
— Ты напрасно кричишь, — ответил Виктан. — Больше тебе не удастся вышвырнуть меня из Тургора. Тебе лишь мерещится твоя сила, ты воображаешь, будто можешь справиться со мной. Твой удел — вечная зависть. Возможно, в иной стране, раз ты знаешь о ее существовании, ты действительно господин, и тебе удается делать то бытие блеклым и бессмысленным. Но здесь ты не пройдешь!
За спиной Виктана раздался густой всепроникающий звон, поднялся столб радужного света. Мед созрел. Еще несколько минут чаша сможет удерживать его, а потом он разольется, даря миру смысл жизни. И эти несколько минут Виктан должен один удерживать всю озверелую жадность вселенной.
— Прочь с дороги, или я выпущу твои кишки! — заревел Фартор.
Он выхватил у ближайшего стрега тяжелый стальной трезубец и полез наверх, размахивая оружием и рыча бессмысленные проклятия. Виктан отвел удар трезубца и вонзил острие меча в дряблую плоть, туда, где у обычных людей находится лицо. Однако, Фартор не упал, на коже не появилось раны, зато меч харраков, погрузившись в серое, болезненно вскрикнул, и по блистающему лезвию прошла дрожь.
— Меня не так просто убить!.. — прошипел Фартор, замахиваясь гарпуном.
Вновь Виктан отбил смертельный удар, но на этот раз уже не касался мечом Фартора, а, шагнув вперед, обхватил тяжелую и неподатливую словно мешок с песком фигуру и сбросил ее на головы теснящихся стрегов. Фартор завизжал как зажатая капканом крыса. Виктан выпрямился, и в этот момент пущенное вражеской рукой копье ударило его в левый бок.
Виктан пошатнулся, но тут же вновь поднял меч, и полезшие на приступ стреги посыпались вниз. Переполненная чаша гудела тысячеструнным звоном.
— Пусти–и!.. — визжал Фартор, карабкаясь по скале.
Острия трезубца зазвенели о меч. Виктан вырвал из раны копье и ударил Фартора. Копье с шипением рассыпалось, но и Фартор оказался у подножия скалы. Он упал на четвереньки и подняв к стоящему витязю круглую болванку головы, пролаял:
— Ты умрешь! Копья стрегов отравлены, от их яда нет спасения. Даже если ты не пропустишь меня сейчас, без тебя твои друзья ничего не смогут сделать, и через год мед все равно будет моим… А ты умрешь через минуту, смерть твоя будет страшной, и ради этого я согласен ждать еще год!
Виктан молчал. Он понимал, что на этот раз Фартор говорит правду. Рана в боку болела невыносимо, левая рука повисла и не слушала его.
— Пусти! — потребовал Фартор. — Или возьми мед сам, он вылечит тебя, а я буду твоим слугой.
«Единая капля, текущая на землю из каменной чаши, возвращает силу и здоровье и может, как говорят, оживить мертвого…» Он останется жить, и на следующий год позволит меду разлиться беспрепятственно… если, конечно, на будущий год мед появится, а не умрет опороченный бесчестной рукой рыцаря, не исполнившего обета.
— Нет, — сказал Виктан.
— Ты не просто умрешь, — завывал Фартор. — Ты погибнешь только здесь, а там еще долго будешь маяться на своей скучной кухне, со своей скучной женой и вечными неприятностями на противной и скучной для тебя работе. Ты не сможешь даже вспомнить толком об этой жизни и будешь зря мучиться, пытаясь вернуться. Пусти!
— Нет.
Виктан чувствовал, как яд подбирается к сердцу. У него перехватывало дыхание, слабели ноги. Перед глазами качались черные тени. Но сильнее всего, каждой клеткой умирающего тела Виктан ощущал бурление животворного меда за своей спиной. И он повторил еще раз, уже не Фартору, а самому себе:
— Нет.
— Ты умрешь! — Фартор кинулся на скалу.
Не было сил парировать удар, Виктан лишь шагнул вперед, подставив грудь под трезубец и отдав мечу последние остатки жизни. Меч харраков, погрузившись в серое, взорвался на тысячу осколков. Фартор
