роскошный облик города сильно потускнел. Как и в Карасуке, и в других городах, которые они проезжали, дома здесь были деревянные, далеко не каждый выглядел новым и ухоженным, иные и вовсе наполовину сгнили. Узкие улочки, извивавшиеся между домами, были вымощены деревянными брусками, на которых растекались вонючие липкие лужи и валялись отбросы, пахло здесь еще гаже, чем в маленьких городах, — видимо, ветер и вода были не в силах победить городские нечистоты. Вонь била в нос, и когда она становилась особенно невыносимой, Сирин приходилось задерживать дыхание.
Дуновение свежего ветра стало ощущаться только тогда, когда они выехали на широкую площадь перед Кремлем, запах развеялся, дышать стало легче. Эта часть Москвы была построена на холме и возвышалась над густо застроенным улочками, а золотой блеск куполов придавал ей сказочную роскошь. Высокая каменная стена наполовину скрывала роскошные здания, а ворота были хорошо укреплены. Здесь караул несли солдаты в несвежих, потертых мундирах — особенно это бросалось в глаза в сравнении с унтер-офицерами на заставе.
Начальник караула резко окликнул отряд, приказав всем остановиться. Вместо того чтобы отдать честь, он потребовал от Тарлова письменный приказ и пропуск.
— Мы им не понравились, — прошептал, наклонившись к Сирин, испуганный Остап.
Ваня услышал это, и лицо его недовольно скривилось:
— Это гвардейцы Преображенского полка, сынок. Черт знает что они тут делают. Я-то думал, полк давно стоит у западных границ, чтобы задать перцу шведам.
Из того, что Сирин удалось подслушать по пути, она знала, что Преображенские гвардейцы — это личная охрана царя. И снова русские обычаи показались ей непонятными. Люди, которые охраняли ее отца, не отходили от хана ни на шаг, здесь же стояли те, кто должен был хранить жизнь русского царя. Не похоже было, чтобы они были заняты важным делом, а их господин в это время находился неизвестно где. Наверное, надо привыкать к тому, что все русские безумны, сказала себе Сирин. Отсутствие царя позволяло надеяться, что ее жизнь продлится еще немного. Однако возрастала и угроза быть разоблаченной. Надо было использовать отпущенное ей время, чтобы раздобыть оружие, иначе ей никогда не исполнить того, что она сама себе назначила.
Сирин укоряла себя, что своим поведением подала Тарлову повод к недоверию. Наверное, надо было быть приветливее к нему и смеяться вместе с остальными над его шутками, из которых Сирин, по чести сказать, не понимала и десятой доли.
Караульный гвардеец тем временем счел, что Тарлов прибыл с действительно важным поручением, и это заставило его изменить тон разговора.
— Не обижайтесь! Но в наше время слишком уж много дезертиров. Не каждый, позвольте сказать, солдат, и даже офицер, горит желанием помериться силой со шведами.
Сергею сразу вспомнился полковник Яковлев в Уфе — вот уж кто явно не желал бы выйти на поле боя, — и капитан согласно кивнул:
— Я понимаю. Но поверьте, я не из таких. У меня свои счеты со шведами, еще с Нарвы. Даром что их называют северными львами.
На губах офицера заиграла ехидная усмешка:
— Значит, вы из тех, кто тогда успел взять ноги в руки и драпал, будто его черти гнали?
— Раз я стою перед вами живой и здоровый, видимо, я уже тогда бегал достаточно быстро. — Сергей твердо решил пропустить насмешку мимо ушей и сменил тему разговора. Он осведомился, где можно расквартировать отряд — не только драгун, но и заложников.
— Почти все войска, согласно царскому приказу, покинули Москву и вышли навстречу шведам, так что место найдется. Но лучше, думаю, вам с заложниками остаться на территории Кремля. Сейчас дам сопровождающего — будете стоять вместе с караульным полком. — Офицер уже повернулся, чтобы отдать приказ, но тут Сергей вспомнил о письме Яковлева, которое он обещал передать:
— Еще один вопрос, поручик. Вы случайно не знаете, в Москве ли сейчас майор Григорий Иванович Лопухин?
Лицо офицера преобразилась в мгновение ока — недовольная гримаса сменилась приветливой улыбкой.
Можно было подумать, что капитан был его давнишним и драгоценнейшим другом.
— Разумеется, он в Москве, Сергей Васильевич! Это же наш командир. Если скажете, какое у вас дело, я непременно передам.
Сергей покачал головой, не желая, чтобы о письме для майора знали слишком многие. Из того, что ему довелось слышать, Григорий Иванович был на стороне тех, кто желал свергнуть царя и посадить на царство Алексея. К тому же он был родственником царицы — или, вернее сказать, бывшей царицы: Евдокия Лопухина давно уже была пострижена в монахини. С той поры влияние Лопухиных при царском дворе пошатнулось, но они, несомненно, опять наберут силу, если на троне окажется Алексей.
— Передайте, пожалуйста, майору, что мне необходимо на днях повидаться с ним. — Сергей кивком поблагодарил поручика и послал вперед своего гнедого.
Отряд последовал за капитаном. Сирин с любопытством оглядывалась по сторонам — так вот оно, сердце и святыня Русской земли! Но они следовали не к дворцам и храмам с золотыми куполами, а к вытянутым приземистым зданиям — конюшням и казармам, где размещались гвардейцы.
Суетливый квартирмейстер семенящим шагом выбежал навстречу отряду, он без возражений принял приказ разместить всех, но затем покачал головой, внимательнее приглядевшись к заложникам.
— Его высочество царевич Алексей наверняка пожелают взглянуть на них. Однако их невозможно привести во дворец в таком виде. Всем надлежит выдать новое платье, да и вымыть было бы неплохо, от них вонь, прошу прощения, как от стада козлов.
Последнее замечание Сирин не сочла прямым оскорблением — кто-кто, а уж она в пути старалась держать себя в чистоте. Разумеется, ее примеру следовали не все заложники.
Сергей устало потянулся:
— Да! Я и сам не против хорошей баньки. Погода сегодня отвратительная.
— И банька истоплена, и венички есть, — зачастил от усердия квартирмейстер и приказал нескольким слугам принять у прибывших коней. Но Сирин вовсе не хотелось отдавать своего Златогривого в чужие руки. Она вырвала у конюха повод:
— О своем коне я позабочусь сам, — бросила она резко. Слуга никак не отреагировал. Тогда Сирин оттолкнула его и крикнула Тарлову: — Скажи ему, чтобы он убрал руки от моей лошади!
Сергей только пожал плечами и отпустил конюха:
— Если татарин желает сам кормить свою скотину — это его дело, — добавил он, повернулся к Сирин спиной и удалился вслед за квартирмейстером.
— Дивной красоты у вас конь! Бьюсь об заклад, даже царь-батюшка на таком не ездит! — Конюх завороженно смотрел на скакуна.
Он проводил Сирин до конюшни и показал место для жеребца. Это было мрачное каменное здание, разгороженное на отдельные стойла, разве тут было место жеребцу, выросшему на степном приволье, привыкшему ночью видеть над головой звезды и вдыхать горьковатый ветер? Но Сирин понимала, что ей так или иначе придется подчиниться местным обычаям. Она лишь приказала конюху поставить ее жеребца и вьючную лошадку в соседние стойла, затем вычистила обеих лошадей и накормила их. Ее забота тронула сердце конюха.
— У вас и правда великолепный конь, — повторил он, — я за ним ходить буду, как за дитем, не сомневайтесь.
— Он не привык к чужим. Я сам о нем позабочусь, — возразила Сирин.
Конюх поспешно кивнул:
— Конечно-конечно. Только если случится, что вас задержат дела или еще что, так я вас подменю, не беспокойтесь. Он будет в надежных руках, мне ведь и с царскими лошадьми обращаться доводилось.
Сирин испытующе посмотрела на конюха и сочла, что ему можно доверять.
— Хорошо. Ты можешь ухаживать за ним, но запомни — я буду каждый день приходить и проверять.
— Ну это без сомнения. — Конюх согнулся в глубоком поклоне.
Сирин вытащила кошелек и сунула ему в руку золотую монету. Глаза конюха блеснули, он снова
