скрытного татарина. Внезапно он решился на то, на что русские люди отваживались нечасто — вступил в спор с царем:
— Простите, Ваше величество! Ваше решение — великая честь для Бахадура, но я думаю, что в море ему придется нелегко, к тому же он будет вынужден расстаться со своим конем, к которому Бахадур, как любой татарин, очень привязан.
Царь резко обернулся и уже открыл было рот для уничтожающего ответа, но вдруг ударил себя по лбу и расхохотался:
— Да уж, об этом коне я уже слышал! Это должен быть действительно великолепный зверь — пускай улучшает местную породу. Апраксин, позаботься, чтобы его допускали к лучшим кобылам нашей конюшни. А что касается тебя, — он ненадолго задумался, а затем хлопнул Бахадура по плечу, — я бы желал видеть тебя на борту корабля, но привязанность к другу, пусть и к четвероногому, уважать умею. Хорошо, останешься в Петербурге и поможешь капитану Тарлову в руководстве татарскими конниками, назначаю тебя прапорщиком русской армии. Только вот без фамилии тебе никак не обойтись. Что ж, будешь отныне Бахадур Бахадуров, прапорщик Его величества.
Царь повернулся к остальным заложникам. И Кирилин понял, что пришла его очередь докладывать:
— Ваше величество, раз уж вы оставили этого татарина под командованием капитана Тарлова, я прошу соизволения командовать остальным отрядом.
— Выбери троих из них, остальные отправятся в другие полки. — Голос Петра звучал отстраненно, словно мыслями он был уже где-то далеко.
Он сел в карету, но тут же выглянул и улыбнулся:
— И избавься от армии Любекера, Апраксин, иначе тебе несдобровать!
Губернатор Санкт-Петербурга кивнул и лениво отдал честь, на губах его играла самоуверенная улыбка. Царь хлопнул в ладоши, кучер занес кнут над спинами шестерки лошадей, хотя ни Екатерина, ни Марфа Алексеевна еще не сели в экипаж. Марфа внимательно взглянула на Бахадура и сделала шаг к нему, будто желая еще раз рассмотреть поближе. Екатерина удержала ее, положив руку на плечо:
— Пойдем, родненькая, нам пора ехать. Ты же знаешь, батюшка царь ждать не любит.
— Я так о многом хотела расспросить его, — прошептала Марфа, и глаза ее заблестели от внезапных слез. Екатерина знала, что, говоря «его», Марфа имела в виду юного татарина, глядевшего прямо перед собой с непроницаемым выражением лица и, казалось, не замечавшего их.
— Положись на Бога, Марфа Алексеевна, если Ему будет угодно, ты снова увидишь этого мальчика и выведаешь достоверно, может ли он приходиться тебе племянником. Сегодня у нас нет времени, да и он, кажется, не расположен к беседе. — Она ласково, но твердо повлекла свою спутницу к карете, они сели. Солдат отряда сопровождения проверил засов на дверце и махнул кучеру рукой. Царский кортеж тронулся.
Сирин так и осталась стоять в недоумении, терзаемая противоречивыми чувствами. Она не справилась с задачей и пощадила врага своего народа.
К тому же царь сделал из нее русского: «Бахадур Бахадуров»!
Остап дернул ее за рукав:
— Как ты думаешь, Бахадур, а царь когда-нибудь разрешит мне тоже называться Остап Остапов?
Сирин готова была выместить в ответе всю злобу и презрение, накипевшие у нее в душе, но сдержалась. Она не хотела потерять друга.
Часть 4
Санкт-Петербург
1
После отъезда царя жизнь в Петербурге потекла медленнее и спокойнее. Работы по возведению Петропавловской крепости и других сооружений, разумеется, продолжались, но уже не с такой поспешностью, как в те дни, когда за ними следил хищный взгляд Петра. Впрочем, слишком долгой волокиты Апраксин старался не допускать — если бы работы не проводились в срок, первым виновником царь счел бы его. Однако недостаток продовольствия, строительных материалов, трудности с жильем для рабочих, выбивавшихся из сил, чтобы воплотить в жизнь мечту своего царя, — все это не так волновало Апраксина, как недостаток солдат.
Согласно всем донесениям, генерал Любекер муштровал солдат в Финляндии, подготавливая наступление на Санкт-Петербург, а меж тем обещанные царем подкрепления не появлялись. С одной стороны, князь Апраксин был даже рад этому, не зная, как прокормить всех этих людей зимой, с другой стороны, с каждым днем все сильнее возрастала опасность, что шведы Любекера подойдут к городу быстрее, чем русские войска. Так что по прибытии генерал Горовцев может увидеть над Петропавловской крепостью не российский флаг, а голубое знамя с желтым крестом. Не лучшее приветствие, надо сказать.
В офицерских кругах заботы губернатора давно стали предметом ежедневного обсуждения. Сирин, вхожую теперь туда на правах новоявленного прапорщика, не слишком-то интересовали слухи и догадки, главной ее задачей было сохранить тайну. Остапу тоже некогда было думать о грозящей опасности — служба на фрегате «Алексей Романов» отнимала все время, так что даже Бахадура он навещал нечасто. Тарлов от участия в спорах не уклонялся, но в действительности умирал от скуки — оставаясь капитаном, он не имел в подчинении ни одного солдата, царь поставил его командовать кучкой дикарей. В отличие от своего командира, Ваня относился к такому обороту дел с завидным спокойствием, он радовался каждому дню, проведенному во дворце князя Апраксина, но когда им пришлось перебраться на новое место жительства — ничуть не расстроился. Вахмистр вообще склонен был принимать вещи такими, какие они есть, — в этом, полагал он, и заключена высшая мудрость.
За недостатком мест их разместили прямо в конюшне, где стояли их лошади. Передняя часть помещения была отделена наскоро сбитой дощатой перегородкой. Кроме простого глиняного очага и стола, устроенного из доски и двух камней, места оставалось ровно на то, чтобы бросить на пол пару соломенных тюфяков: не было ни шкафа, ни сундука — только пара вбитых в стену крюков, чтобы вешать одежду. Единственное преимущество представлял собой туалет, возведенный прямо рядом с конюшней — иначе, как выразился Ваня, они бы еще и задницы себе отморозили.
Поначалу Сирин опасалась, что в таких условиях сохранить свою тайну ей не удастся, но быстро смекнула, что недостаток места создает прекрасный повод переодеваться прямо в стойлах, прячась за круглые лошадиные бока. Тарлов время от времени поглядывал на это с удивлением, но молчал. Так как все они спали не раздеваясь, можно было не бояться, что мужчины увидят больше чем босую ступню или голую руку. Гораздо большим неудобством было то, что до ближайшего колодца идти было не меньше ста шагов. Ударили морозы, и поход за водой превратился в ежедневный подвиг, к тому же она была ледяной, вымывшись, Сирин еще долго тряслась от холода. Запас дров был невелик, греть воду для мытья каждый день было непозволительной роскошью. Вскоре она последовала примеру Сергея и Вани — те попросту растирались снегом или мокрыми полотенцами. Оба мечтали сходить в баню — но за срочностью других дел в Петербурге еще не построили ни одной. А Сирин и вовсе не хотелось еще раз оказаться в одном чане с обнаженными мужчинами.
Иногда случалось так, что Сергей и Ваня уходили куда-нибудь одновременно. Улучив момент, Сирин успевала нагреть немного воды и помыться как следует.
Вскоре Сергей теснее сблизился с другими офицерами, тоже ожидавшими своих подчиненных, а Ваня завел друзей среди унтер-офицеров. Сирин надеялась, что теперь-то она сможет побыть одна, но радость
