навлечь на свою голову гнев Апраксина. Князь не раз уже угрожал заключить в Петропавловскую крепость тех, кто позволит себе пораженческие высказывания, и все присутствующие об этом помнили.
Меж тем Апраксин распечатал пакет и повернулся к гостям:
— Прошу простить, вынужден вас покинуть, мне необходимо срочно прочесть депешу. Шведы пока еще далеко отсюда, можете спокойно праздновать дальше, а если плохие известия испортили вам настроение — пейте, пока не свалитесь под стол. Все лучше, чем сходить с ума от страха, что Карл идет на Москву.
Смех, раздавшийся в ответ, был не слишком-то веселым. Большинство гостей так жадно потянулись к стаканам, словно собирались влить в себя столько водки, сколько успеют. Сирин собиралась ретироваться, заранее опасаясь того, что сейчас начнется, но умоляющий взгляд Сергея заставил ее повременить. Он наполнил свой стакан, но пить не стал, так и застыл, глядя невидящими глазами в пустоту:
— Ты думаешь, что узнал шведов, Бахадур, но на самом деле ты вовсе не знаешь их, по крайней мере так, как я. У нас была большая армия, победоносная и уверенная в себе, когда мы встали лагерем под Нарвой, недалеко от реки, во время жесточайшей метели шведы внезапно перешли в наступление, а мы оказались совершенно не готовы к этому. Они обрушились на нас со штыками и пиками, появились, казалось, из ниоткуда, а мы бежали, словно стадо овец при виде волка. Мужество, дружба, любовь к Отечеству — все это в тот момент не стоило ни гроша! Несколько полков доверились храбрости своих офицеров и попытались оказать сопротивление, но без прикрытия и поддержки они были обречены. Остальные спасались кто как может: взрослые мужчины, бывалые солдаты, бежали, словно дети, а шведы беспощадно кололи штыками всех встречных. Эта битва снова и снова снится мне вот уже несколько лет, поверь мне, там было страшнее, чем в аду.
Речь эта, вырвавшаяся, казалось, на одном дыхании, была только началом длинного спутанного рассказа, который Сергей вывалил на голову своего прапорщика. Он выпил, снова налил и снова выпил, левой же рукой схватил Бахадура за локоть, крепко держа его, точно опасаясь, что мальчик уйдет, оставив его в одиночестве.
Сирин чувствовала, что Сергею сейчас очень нужен кто-то, кому можно открыть все страхи и сомнения, вот если бы он еще при этом пил поменьше. Скоро речь его стала неразборчивой, он то и дело начинал смеяться, повествуя при этом о жестоких, порой отталкивающих сценах той битвы, да нет, не битвы — внезапного налета и кровавой резни.
Все чаще Сергей повторялся и под конец, казалось, забыл уже, о чем хотел сказать. Вокруг все ходили спотыкаясь, роняли голову на стол или падали со стульев и засыпали. Раскин, похоже, решил, что он у себя в спальне, и пустился в споры со слугой, который хотел помешать поручику стянуть со стола скатерть и укрыться ей вместо одеяла.
Услышав скрип двери, Сирин подняла голову — вернулся Апраксин. Князь презрительно оглядел пьяных, словно забыв, что сам дал гостям совет утопить страх и тревоги в водке. По приказу Апраксина слуги принесли ведра с холодной водой и вылили прямо на головы перепивших гостей, некоторым, впрочем, и это не помогло, но большинство все же очнулись, ругались и угрожали слугам расправой.
— Тихо! — грянул Апраксин, и голос его раскатился по зале. — Сейчас я отдам распоряжения, а с того, кто не выполнит, спущу шкуру! — Он огляделся, проверяя, кто из присутствующих слышит его. — Известия о поражении при Головчине абсолютно правдивы, однако генералам Его величества Петра Алексеевича удалось выстроить войска и отступить организованно. Государь не желает и слышать о том, чтобы открыть шведам дорогу на Москву, так что следующая битва не за горами. У нас есть все шансы на победу, мы сражаемся на своей земле, а солдатам Карла до дома далеко, еще немного, и у них начнутся проблемы со снабжением. Итак, сохраняйте спокойствие и выполняйте свой долг!
Апраксин подергал кадыком, словно желая проглотить дальнейшие слова:
— Работы в Санкт-Петербурге должны быть возобновлены и вестись как можно быстрее, особенно в крепости и на Адмиралтейских верфях. Царь верно пишет, что недалеко то время, когда нашему флоту предстоит помериться силами со шведами и отвоевать себе выход в море. Кроме того, Петр Алексеевич приказывает каждого, без кого мы можем обойтись, отправить на юг для усиления его войска, однако Любекер еще представляет для нас угрозу, и распустить гарнизон я не могу. Поэтому степные конники капитана Тарлова и три сотни драгун, которых я тоже передаю под его командование, завтра должны поспешить на помощь войскам царя. Поручики Раскин и Тиренко будут его сопровождать, даже если их утром придется привязать к седлу.
Кажется, Сергея тоже завтра придется привязывать к седлу, пришло Сирин в голову, пока князь раздавал приказания остающимся в Петербурге офицерам. Она оглянулась по сторонам, ища поддержки, ей требовался хоть один мужчина, способный держаться на ногах, чтобы доставить Сергея домой. Ваня уже давным-давно проиграл сражение с зеленым змием и теперь спал в углу, свернувшись калачиком, как собака. Единственный, кто оставался более или менее трезв, был Кицак, Сирин похлопала его по плечу:
— Помоги мне отнести капитана на квартиру.
— Его сначала нужно вынести на воздух и позаботиться, чтобы он избавился от всего съеденного и выпитого, иначе никуда мы завтра не поедем.
Сирин пришлось признать, что Кицак прав. В самом деле, Сергей должен был протрезветь к утру, чтобы на него не обрушился гнев Апраксина. Она схватила капитана за ноги, Кицак взял за плечи, и они вытащили его, точно мешок, на берег Невы. Сирин вызвала у Сергея рвоту, засунув свой палец ему в рот. Потом они оттащили его на конюшню, раздели и окунули в ледяную воду.
Кицак забавлялся, наблюдая, как старательно Сирин отворачивалась, чтобы не глядеть на обнаженного Сергея, и как виновато она при этом краснела. Татарин чувствовал, как возникает в воздухе напряжение, когда эти двое оказываются рядом, и спрашивал себя: к чему это приведет?
Несмотря на купание, Сергей так и не очнулся, и они положили его в постель. После этого Кицак взял Сирин за руку, отвел ее в сторону и внимательно посмотрел на нее:
— Скажи мне, что ты собираешься делать, если русские узнают, что ты девушка?
— Тише! — Сирин с испугом огляделась вокруг, но услышать их, к счастью, никто не мог: дверь была заперта, а Кицак говорил тихо.
— Я сбегу от русских и вернусь домой, прежде чем это произойдет.
Кицак поморщился.
— Ты хочешь вернуться? Вспомни, как насмехались над тобой Зейна и другие женщины.
— Ну не так уж все было и плохо, — ответила Сирин, пренебрежительно махнув рукой.
— Да ты спятила! Ты глупа, как курица, да, вот ты какая! — Кицак постучал по лбу. — Подумай еще раз! Ты уже взрослая и должна понимать, что сделает твой отец, если ты вернешься. Отдаст тебя младшей женой за пару плохо выдубленных шкур какому-нибудь вогулу или буряту, с которым решит заключить союз, или станешь наградой одному из воинов племени.
Сирин покачала головой:
— Не думаю. В конце концов, я же сделала большое дело для нашего племени. Ты так говоришь об отце, потому что тебя назвали предателем и выгнали. Когда я вернусь домой, меня примут с радостью, и я сама выберу себе в мужья кого захочу.
— Мечтай дальше, глупышка! — Кицак презрительно отвернулся от нее и пошел к двери. Не было никакого резона продолжать разговор с этой неразумной женщиной. Сирин отказывалась смотреть правде в глаза. Сделав несколько шагов, он остановился и попытался в последний раз заставить ее спуститься с неба на землю.
— Русские не станут насиловать тебя, узнав, кто ты на самом деле. Они любят тебя и примут как одну из своих.
Сирин в ответ заявила, что устала и собирается спать. Пожав плечами, Кицак вышел. Пускай мыслит она почти как мужчина, но все равно остается по-женски слепа. Он уже валился с ног и подумал, не стоит ли ему лечь спать на Ванино место, однако, поразмыслив, Кицак передумал, не желая оставаться в комнате наедине с Сирин. Она была выше его на целую ладонь да к тому же сильно исхудала во время тяжелого похода, но попробуй только приблизиться к ней — девочка будет защищаться, как тигрица, перебудит весь дом, а это ему было ни к чему.
Кицак разозлился, почувствовав вспыхнувшее в нем желание, — до сих пор он относился к этой
