И намеренно направила свой угол в другую сторону. От неожиданности я зашатался, не справился с управлением, и меня понесло куда-то под мат. Тьма медленно накрывала. Я пятился от нее и вдруг оступился, что-то попалось мне под ноги. Спиной я навалился на какое-то большое, непреодолимое препятствие. И тут свет померк. Мрак и мат завладели моим миром. Я упал в бездну. Говорят, в таких случаях перед глазами должна проноситься вся жизнь. Ничего подобного со мной не происходило. Лишь тьма, тяжесть и отсутствие воздуха. Когда я уже начал думать, что смерть – это действительно конец всему, откуда-то из глубины раздался сдавленный бас:
– Черт возьми!
Ничего себе Страшный суд – мне даже слова не дали сказать в оправдание, сразу на галеры. Тут же меня подбросило куда-то вверх, и вспышка света заволокла все вокруг. Я зажмурился, готовясь сгореть в аду, так ни разу толком не поцеловавшись с девчонкой. Что-то сильное железной хваткой сковало плечи, меня начало трясти.
– Ты живой? – орал в уши чей-то знакомый визгливый голос.
Ну конечно, что за ад без Фирсовой.
– Адаскин, открой глаза!
И снова недовольный бас:
– Если он живой, то это ненадолго. Сейчас я его прикончу, будет мертвый! Святые сосиски! Я из-за него новые штаны порвал!
– Тебе штаны дороже человеческой жизни? Что ты за человек такой, Сопыгин?
Тогда я понял, что определенно нахожусь в мире этом, хотя все еще рискую отправиться в иной. Собрав волю в кулак, я открыл глаза. Надо мной висело белое и широкое, как луна, лицо Фирсовой.
– Порный полядок, – изрек я и попытался встать.
В тот же миг я увидел Сопыгина. Будто луну затмило собой солнце. Во всяком случае, Сопыгин показался мне настоящим огненным шаром. Он был разъярен, почему-то вбив в свою рыжую башку, будто я нарочно привалил его матом. Школьные брюки Сопыгина дали порядочную трещину по шву в самом неподходящем месте.
– Прости, случайно вышло, – начал оправдываться я. – И по поводу порток не беспокойся. Фирсова тебе их мигом подштопает!
Катька побелела еще сильнее, а потом на ее скулах выступили красные пятна. Видимо, она сжала зубы, промолчала, на удивление, не послав меня куда подальше с такими предложениями. Сопыгин неожиданно сменил гнев на милость.
– Лады, на первый раз прощаю.
Вы не поверите, но он начал скидывать штаны, от чего теперь уже Фирсова чуть не грохнулась на пол без чувств.
– Не бойся, у меня там физкультурная форма, – успокоил ее Сопыгин, обнажая спортивные шорты. – Дуй в кабинет труда за иголкой и нитками. Зашьешь штаны, помогу вам с уборкой. Иначе даже не надейтесь.
Катька не спорила, она метнулась из зала, а я остался один на один с Сопыгиным, чьи голые ноги напоминали музейные колонны.
– К-как к-контрольная по химии? – заикнулся я, желая завязать непринужденную беседу.
Сопыгин отмахнулся, давая понять, что все уроки на сегодня в прошлом, и он готов целиком посвятить себя физическим нагрузкам вплоть до последнего звонка. Плюхнувшись на мат, Сопыгин достал из сумки невероятной толщины бутерброд и, распахнув пасть, принялся с аппетитом завтракать. Вскоре вернулась Катька и стала послушно вонзать иглу в штаны, судя по размеру, они были куплены в магазине «Три толстяка».
– Трудись, – поддерживал ее Сопыгин. – Из тебя выйдет хорошая жена.
Катька поморщилась.
– Бьюсь об заклад, ты и готовить умеешь, – продолжал Сопыгин, уминая второй бутерброд. – Маме по выходным помогаешь пирожки печь…
Фирсова с подозрением глянула на Сопыгина, точно засомневалась, уж не подглядывал ли он за ее личной жизнью.
– Чем я по выходным занимаюсь и какой буду женой, тебя не касается, – процедила сквозь зубы.
Я следил за ними с одним желанием: потихоньку смотаться из зала, пока они заняты этой милой беседой. И с каждой фразой тихо делал шаг к двери, чтобы незаметно прошмыгнуть на лестницу.
– Да ладно тебе, – дружелюбно продолжал Сопыгин. – А то бывают некоторые девчонки, мнят о себе невесть что, а штаны штопать не умеют…
Взгляд Сопыгина помутнел, он не донес бутерброд до рта, замолчал. И я почему-то тоже застыл на месте, словно мне было дело до того, что думает этот верзила о девчонках.
– Ингу знаете? – спросил вдруг Сопыгин.
Я так и врос в пол, навострил уши.
– Это та недомерная, которую все время к директору таскают за поведение? – оживилась Катька.
Мне прямо захотелось поскрести иглой ей между лопатками.
– Точно! – снова сосредоточился Сопыгин, но бутерброд отложил. – Ничего из себя не представляет, а строит королеву. Ей мечтать нужно о таком парне, как я…
– Что, отшила? – Катька завязывала узелок на нитке.
– Кого? Меня? – Сопыгин изобразил недоумение. – Да я на такую и смотреть не стану. Ее и не разглядишь без лупы. Это же ходячая инфузория в туфельках!
– Инфузория туфелька, – зачем-то поправил я.
Сопыгин уставился в мою сторону и спросил, сощурив глаза:
– Ты что-то промямлил? Имеешь мнение по теме?
Я не знаю, что на меня нашло. Мнения об одноклеточных, расхожего с наукой, я не имел, да и обсуждать биологию с Сопыгиным желания не было. Тут у нас не собрание кружка естественных наук, а уборка зала. С чего меня понесло, до сих пор не пойму. И почему не смылся из зала до того момента, как Сопыгин заговорил об Инге. Тогда я полностью потерял ощущение реальности, а вместе с ним – инстинкт самосохранения.
– Инга нормальная девчонка, – тихо, но уверенно сказал я. – А если у кого-то плохо со зрением, очки надо носить.
– Не понял, – Сопыгин даже встал от удивления. – Что ты там бормочешь?
– Со слухом тоже проблемы? – я пытался говорить громче, но почему-то из глотки лез фальцет.
Сопыгин уже надвигался на меня, колонны ног отмеряли семимильные шаги.
– Бориска не то имел в виду, – вмешалась вдруг Фирсова. – Уверена, он не хотел тебя задеть, просто не научился нормально выражать свою мысль. Прогульщик, троечник, понимаешь?..
– Не ври! Что имею в виду, то и выражаю! – взбесился я и решил поддеть Катьку. – А ты сама недавно у Эры Филимоновны тройку за сочинение по Тургеневу схватила. Тоже не умеешь мысли выражать или просто тебе «Первая любовь» незнакома?
– Все мне знакомо, – вспыхнула Катька, которая не могла позволить себе быть в чем-то несведущей. – Просто у Тургенева выдумка одна, это мне не близко…
– Сама выдумываешь! Тебе просто любовь не близка.
Что тогда произошло с Фирсовой, я и теперь не понимаю. Она вдруг кинулась на меня, точно разъяренная медведица, и полоснула лапой по щеке. Я кожей почувствовал, как вздуваются царапины.
– Эй! Вы чего? Сдурели? – ошалел от происходящего Сопыгин.
Он совершенно забыл, что еще недавно сам пер на меня, мечтая о расправе. Промолчи я хоть сейчас, отделался бы легкими царапинами от Катькиных когтей. Но нет, что-то перевернулось во мне, будто повернулся ключ, и открылась дверь в комнату, которая была мне совершенно незнакома.
– А ты! – я задрал голову, чтобы заглянуть в лицо Сопыгину. – Что-то имеешь против Инги?
Сопыгин снова опешил.
– Защищать ее вздумал? Смешно. – Он криво усмехнулся. – Инга много о себе понимает. Задается. Сбить бы с нее спесь…
– А с тебя ничего сбить не надо? – я буквально лез головой в пасть льву.
