— Помнится, зимой вы говорили совсем другое.
— Что же?
— Что снегопад — это непорядок. Что не должны молекулы льда валиться на голову прохожим без всякой логики, и что человеку с высшим экономическим образованием скакать в темноте по сугробам — унизительно.
— Надо же. Не помню, — пожал плечами Константин Петрович и нацедил себе ещё один стакан воды.
День только начинался, но жара уже вступала в свои права, прогоняла с улиц праздных гуляк, расставляла всех по местам не хуже въедливого Цианида.
Дом Мёртвого Хозяина, видимо, не очень любил такую погоду. Во всяком случае, внутри у него сохранялась приятная прохлада. А в подвале и вовсе можно было замёрзнуть.
Вращая глазами, из своей каморки рядом с душевой прибрёл Гумир. Видимо, ночь он провёл за компьютером, замёрз и закутался в первую подвернувшуюся под руку тёплую вещь. Это было махровое полотенце интенсивно-желтого цвета с изображением резвящихся котят, утят, крольчат и каких-то ещё неизвестных науке милых пушистых крошек.
— Как француз под Москвой, — поприветствовал его Константин Петрович. — У кого покрывало спёр?
— Там валялось, — неопределённо махнул рукой компьютерный гений, и добавил тоскливо:
— Только французов твоих, вроде, одним холодом под Москвой морили. А меня ещё и голодом.
Наташа заглянула в свой тайник в ящике стола, но обнаружила там только записку:
Хлопнула входная дверь, и в приёмную ворвался Лёва. В руках у него была большая коробка, на лице — непривычно умиротворённое выражение.
— Здорово всем, кому пирога свежего? — гаркнул он и бережно опустил свою ношу на диван. Затем, не дожидаясь ответа, принялся сбрасывать с журнального столика всё лишнее и ненужное. Потом сорвал с Гумира полотенце, тщательно протёр им стол, вытряхнул из левого рукава скатерть, из правого — острый длинный нож, поставил коробку на чудесно преобразившийся столик и жестом фокусника поднял крышку. Под крышкой дышал и жил, испуская превосходный аромат, свежайший мясной пирог.
— М-м-м! — зажмурился Константин Петрович. Он, кстати, сегодня не завтракал. Как знал, как знал!
— Вот ты какой, оказывается! — с завистью протянула Наташа. — У меня так не получается. Расскажешь, как делал?
— Да оно само, ваще-то, — смущённо признался Лёва. — Вчера вечером, значит. Сижу дома, смотрю в окно — там уроды какие-то ходят. Злят — но не бесят. Раздражают — но не настолько, чтобы пойти и действовать. Муторно на душе и непонятно. Ну, я пробежался по квартире, поорал немного, чтоб разобраться в себе. Хэви-металл врубил, думал, соседи придут ругаться — так нет. Все на дачах, в отпусках. Надувную боксёрскую грушу я ещё на той неделе с ноги убил. И как-то незаметно получилось, что я тесто замесил. Помял его, погонял по кадке, чтоб ему мало не показалось. Скалкой его как следует раскатал: пусть своё место знает. Потом взял нож, наточил. В холодильнике было мясо. Не удержался я, изрубил его мелко. Ту т вроде полегчало. Стою, смотрю — что со всем этим делать? Видимо, пирог. Кушайте, значит.
Лёва смущённо поглядел на всех по очереди — мол, не подумайте, что я такой хороший, это чистая случайность — и стал делить пирог на восемнадцать равных частей.
Достали четыре тарелки. Присели на диван. Предались незапланированному чревоугодию. Тут, конечно, идиллии пришел конец, потому что явился Виталик. Ладно бы молча явился — так он тут же начал общаться со всеми разом, а когда ты ешь вкусный пирог, а с тобой хочет общаться Виталик — лучше пирог на какое-то время отложить.
— Запылившийся в долгом походе рыцарь желает отведать кофе! — объявил нарушитель покоя. Виталик был единственным, кто сохранял верность кофейному автомату. И тот в благодарность творил для него такой дивный напиток, что даже сам иногда жалел, что не может его попробовать.
— А Лёва пирог сварганил, — с нажимом сказал Гумир. — Не забывает меня. Кормит.
— А что это моё полотенце тут делает? — не замечая упрёка, спросил Виталик, приподнимая за один край ярко-желтое недоразумение с котятами и утятами.
— Будешь? — указывая ножом в сторону пирога, спросил Лёва.
— Я-то? Нет, не буду. Спасибо.
— Заболел? — удивился Константин Петрович. — Ты когда в последний раз от дармовой еды отказывался?
— Тогда же, когда и ты, — не спасовал Виталик, — но теперь — всё. Вероника сказала: растолстеешь — выгоню.
— Она тебя до сих пор не выгнала? — с сомнением спросил коммерческий директор. Когда-то давно, на первом курсе, суровая и прекрасная Вероника любила его, а он этого не понял. А теперь — кто бы мог подумать — снизошла до этого … до этого Виталика. Как-то унизительно оказаться в одной компании с таким человеком.
— Да садись, не кипеши, — хлопнул по спинке дивана Лёва. — Не выгонит тебя никто. Она пошутила.
— Да? — Виталик сцапал чашку с кофе, отпил немного, зажмурился, сделал несколько прыжков в сторону журнального столика, потом замер на месте в позе задумчивой цапли. — А вдруг не пошутила?
— Она что, вообще не шутит? — удивилась Наташа.
— Шутит, — поёжился Виталик, — но редко, на моё счастье.
— Да будь мужиком, алё! Ешь давай! Твоя Вероника даже не узнает ничего, — подзадоривал Лёва.
— Узнает! Она меня на весах взвешивает, — не поддался на соблазн Виталик. — Вы как хотите, а я лучше пойду к себе, подальше от…
— Иди, иди. Пока тебе есть чем заняться — иди, — милостиво кивнул Константин Петрович.
— А что такое? — навострил уши Виталик.
Константин Петрович элегантным движением отодвинул пустую тарелку. Установил защиту, словно повязал на шею белую накрахмаленную салфетку. И выложил карты на стол:
— Мне тут Маша на выходных написала… — непроизвольно зажмурился, вспоминая её чудесное письмо. — Так вот. Их новый шеф, Жан, считает, что Техники скоро вовсе не будут нужны. Компьютерные технологии шагнули вперёд. Разведчику останется только принести контакт, а специальная программа сама всё просчитает.
Оглядел всех, наслаждаясь эффектом. Снял защиту. И невозмутимо принялся за пирог.
— Ну вот, тем более, — спокойно сказал Виталик, — уволите вы меня, стану я иждивенцем. А если Вероника меня выгонит, то кто меня станет содержать? Жан? Или вы с Машей? Что-то я сомневаюсь.
— Да не уволим, — смилостивился коммерческий директор, — найдём уж какую-никакую работу. Будешь у Наташи с Лёвой на подхвате. Ну, или пол подметать — а то уборщица уже второй месяц требует повышения зарплаты.
— О, благодарю вас, благородные и добрые господа, что сжалились над сиротинушкой! — поклонился Виталик. И застонал:
— Проклятые выходные! Чёртовы ролики! Ролики — и вообще коньки — это моё больное место. Вернее, я весь теперь — одно сплошное больное место. Ну, пойду, поползу на своё рабочее место. Пока вы наслаждаетесь тут жизненными благами.
— Ты совсем не изменился после встречи с Вероникой, — неодобрительно сказала ему вслед Наташа.
— Это значит, что всё складывается как надо, — обернулся Виталик. — Когда совместная жизнь меняет людей, то разве ж это жизнь? Это какая-то бесконечная и мучительная пластическая операция
