На Гарнет-стрит, немного южнее центра города, находилась тюрьма или, как ее называли на современном политкорректном языке, Центр предварительного содержания задержанных города Атланты. Такое название не соответствовало действительности. Мало того, что там содержали местных негодяев, так еще и федеральное правительство временно арендовало часть помещений для своих собственных постояльцев. Модерновый изогнутый фасад красного кирпича соседствовал с потрепанными бетонными зданиями; оживляли их только многочисленные неоновые вывески многочисленных поручительских контор, занимавшихся освобождением арестованных под залог: «Городская залоговая компания», «АВС залоги», а самым оригинальным среди названий этих контор было «Рожденные свободными — залоги».
Впрочем, новым здание казалось лишь снаружи. Внутри на полах был уже истертый линолеум, на стенах красовались утомительно однообразные надписи, а дезинфектантами пахло так сильно, что у Лэнга выступили на глазах слезы. Он нисколько не удивился тому, что двоим охранникам даже не потребовались ключи. Они спокойно открывали решетчатые двери, хотя, по идее, их следовало держать запертыми на десяток замков. Запоры были давно сломаны обитателями — возможно, теми же самыми, кто выбил половину стекол в забранных изнутри решетками окнах. Вероятно, именно это имел в виду бывший губернатор, когда говорил, что для пенитенциарной системы требуется совсем другой контингент заключенных.
Лэнга заставили раздеться донага, внимательно осмотрели одежду и выдали взамен дорогих замшевых туфель шлепанцы на картонной подошве; вместо брюк и рубашки поло, к которым прицепили бирки, Лэнг получил ярко-оранжевый комбинезон без пояса, рассчитанный на человека куда более массивной комплекции. После этого его руку сковали с ногой и подняли в лифте, провонявшем человеческим потом.
— Эй, — обратился он к одному из двоих надзирателей, — мне ведь можно позвонить по телефону, верно?
Надзиратель, к которому он обращался, высокий мускулистый чернокожий мужчина, даже не оторвал взгляда от дощечки с кнопками этажей.
— Можешь звонить по телефону, сколько хошь. Будет тебе и телефон-автомат в комнате отдыха. Можешь четыре часа в день в телевизор пялиться, в шашки-шахматы играть, журналы читать.
— В общем, прям тебе клуб по интересам, — глумливо добавил второй.
— Телефон-автомат? — переспросил Лэнг. — Так ведь у меня отобрали всю мелочь и вообще все, что было в карманах.
— Отобрали? Вот ведь беда какая, — отозвался, продолжая разглядывать кнопки, высокий.
Оба надзирателя захихикали; по-видимому, это была у них дежурная шутка.
Лэнгу приходилось много раз посещать здесь своих клиентов, но он видел лишь просторные и совершенно безликие комнаты для свиданий, где заключенные могли без помех беседовать со своими адвокатами; никогда еще он не видел изнутри многоэтажных тюремных корпусов с четырехъярусными рядами клеток, выходивших на узкие проходы-мостики. Не имел он представления и о неутихающем гуле, в котором сливались разговоры, крики и проклятия; звук только усиливался здесь, в ограниченном пространстве.
Один надзиратель шел перед Лэнгом, второй — позади. Передний, обритый наголо, вдруг остановился и принялся перебирать ключи на прицепленном к его поясу кольце. Лэнг посмотрел на дверь камеры и сразу заметил, что замок состоял из двух частей — обычного замка, открывавшегося ключом, и электрического, по всей вероятности, встроенного в систему, позволяющую одновременно открывать или запирать все двери в этой части тюрьмы.
С мягким щелчком язычок замка отодвинулся, и один из тюремщиков наклонился, чтобы освободить ноги Лэнга; второй в это время отступил, чтобы заключенный не смог неожиданно наброситься на него. Но вот ноги освобождены, наручники сняты, и Рейлли втолкнули в камеру. За спиной, теперь уже громче, лязгнул запираемый замок.
Камера была футов десяти в длину и столько же в ширину. К одной стене были приделаны двухэтажные нары. Около другой на полу лежали два матраса. Дополняли обстановку железный умывальник с раковиной и унитаз без сиденья. В дальней стене под самым потолком имелось узкое окно; сквозь стекло, мутное от многолетней грязи, слабо пробивался солнечный свет.
В прошлом Лэнг не раз читал о том, как успешно сбежать из тюрьмы. Получалось, будто сделать это не сложнее, чем выехать из какого-нибудь средней руки отеля, вроде «Холидей инн». Однако те, о ком он читал, бежали явно не из этих камер. Один якобы обманул охранника, внушив ему, что перед ним не он, а кто-то совсем другой; еще один просто положил швабру и метлу и вышел через неохраняемую зону. Но своим успехом они были обязаны не состоянию здания, а плохой организации охраны, беспечности надзирателей и вообще бестолковости, царившей в этих тюрьмах.
Впрочем, решил Лэнг, вряд ли он пробудет здесь столько времени, чтобы можно было отыскать слабости в этой системе.
Опустившись на нижнюю койку, он уставился в противоположную стену, но видел перед собой не выщербленную грязную штукатурку, а горы юго-западной Франции, вертолет, превратившийся в шаровую молнию, и дымящееся каменное крошево.
Герт… Ее больше не было.
Невозможно…
Его мысли прервали гудение электронного и лязг механического замков. Подняв голову, Лэнг увидел троих мужчин — один из них был белым, двое других чернокожими, — стоявших перед входом в камеру. Одетые в такие же оранжевые комбинезоны, как и у него, они дождались, пока дверь откроется полностью, а потом одновременно шагнули в камеру.
Плохо представляя себе тюремный этикет, Лэнг поднялся.
Более крупный из двоих чернокожих был обрит наголо, как и тот тюремщик, сопровождавший Лэнга в камеру. Рост его заметно превышал шесть футов, бицепсы угадывались даже сквозь мешковатые рукава комбинезона. Лэнг решил, что он весит побольше двухсот пятидесяти фунтов. Нахмурившись, он разглядывал Лэнга, как покупатель мог бы изучать лошадь.
— Еще одна белая птаха залетела, — сказал он в конце концов, не обращаясь ни к кому из сокамерников.
Лэнг протянул руку.
— Я Лэнг Рейлли.
Чернокожий верзила уставился на руку Лэнга так, будто тот держал в ладони какую-то мерзость.
— Имена здесь даю я. И попробуй только забыть об этом.
Лэнгу, естественно, доводилось слышать, что в каждой камере был свой глава, пахан. Не было сомнений в том, что сейчас такой пахан стоял перед ним.
Второй чернокожий, далеко не такой массивный, как его соплеменник, и заметно старше, пожал руку Лэнга.
— А я Джонсон, Эдди Джонсон. Ты не особо слушай Лероя. Он сам попал сюда всего часа два назад. А мы с Уилбуром, — он указал на белого, — проживаем тут уже не первый месяц.
Уилбур был малорослым, похожим на грызуна человечком. Оттопыренные уши еще усиливали это сходство. Под одним глазом у него краснел еще не успевший почернеть синяк, а на распухшей губе запеклась кровь. Лэнг предположил, что совсем недавно Уилбуру здорово досталось. И даже догадывался, от кого.
— Эй, ты, бледный! — рявкнул Лерой. — Чего расселся на моей шконке?
— Вообще-то, это моя кровать, — вставил Уилбур и осекся под злобным взглядом Лероя.
Лэнг посмотрел громиле прямо в глаза — как он знал из книг и из слухов, в тюрьме это означало вызов — и спокойно сказал, чуть раздвинув губы в улыбке:
— Дружище, ты здесь всего на несколько часов больше меня, так что вряд ли можно говорить о старшинстве.
Лэнг решил, что, если предстоят неприятности, лучше будет им случиться сейчас, а не когда он отвернется или уснет.
— Плевать, сколько я тут торчу, понял, белый пацан? — загремел Лерой. — Я тут самый крутой, и ты будешь жить, как я прикажу! Ясно?
