открывать рот от удивления.
Клаус рассмеялся — теперь тихонько, словно кто-то ворошил ногами сухие листья:
— Вижу, вы удивлены?
— Вернее будет сказать — ошеломлен.
— И сколько ваше ошеломление может стоить? Я ведь, как-никак, зарабатываю на жизнь продажей старых книг и рукописей.
— Конечно же, не столько, сколько вам заплатил сэр Ион. И я хотел бы сначала зайти к вам в магазин и посмотреть, насколько эта копия пригодна для дальнейшей работы.
Старик медленно покачал головой:
— Нет, в магазин я пускаю только старых знакомых, которых хорошо знаю. — Он поднял руку, исчерченную бледно-синими полосками вен. — В моих коллекциях есть и вещи не самого идеального прохождения.
— Вы хотели сказать, происхождения?
Клаус кивнул.
Этого еще не хватало. Значит, теперь Лэнг ведет дела с продавцом ворованных редких книг.
— Но я благоразумный человек. Продать копию — это все равно что…
— Найти деньги на мостовой.
— Именно. Найти на мостовой… скажем, пять тысяч долларов.
Лэнг скрестил руки на груди:
— Ну, не настолько я любопытен.
Клаус кивнул, понимая: дело дошло наконец до торга:
— А насколько?
— Долларов на тысячу.
— Ужин был отличным, мистер Рейлли. — Клаус оттолкнулся от стола, развернул кресло и покатил к лифту, бросив через плечо: — Многие музеи будут счастливы купить эту копию за столь разумную цену.
Итак, копия вдруг превратилась из вещи, которая может оказаться полезной для самообразования, в экспонат, о котором мечтают многие музеи. Впрочем, желание заработать приводило и к еще более эффектным превращениям.
Впрочем, Лэнг подозревал, что старик и до его появления подумывал о том, как бы, фигурально выражаясь, изготовить деньги с помощью ксерокса.
Твердо игнорируя удалявшееся по залу плетеное инвалидное кресло, Лэнг помахал официанту, предлагая принести счет. Впрочем, он уже готов был подняться и пойти вслед за букинистом, но Клаус сдался первым.
Он развернулся и вновь подкатил к столику:
— У нас, чехов, есть поговорка: упрямство мешает торговле.
Лэнг ухмыльнулся:
— А мы, американцы, говорим: у дурака деньги не задерживаются.
— Три с половиной тысячи.
— Полторы.
Сошлись на двух.
— Давайте деньги, и я позабочусь, чтобы вам доставили копию.
А ведь Лэнг только что сказал ему о дураке и деньгах…
Рейлли покачал головой:
— Скажите, где мы встретимся в следующий раз. Я взгляну на копию, и вы получите деньги. Как только банкомат выдаст их мне.
Клаус задумался, но всего лишь на мгновение:
— Знаете что, приходите с утра ко мне в магазин. С двумя тысячами долларов в кармане вы сразу попадаете в разряд старых знакомых.
Поднимаясь в номер, Лэнг живо представил себе Клауса, согнувшегося в темноте над маленьким ксероксом.
Официант, проворно менявший скатерть на столе, где только что сидели Лэнг и Клаус, наклонился и поднял с пола маленький кружок, размером с монету в один цент. Зажав его в кулаке, он прошел в мужскую комнату и открыл дверь в одну из кабинок. Находившийся там мужчина забрал находку и вручил официанту пачку чешских купюр.
Оказавшись в номере, Лэнг позвонил Герт. Он пытался убедить себя, что она и мальчик продолжают переезжать с места на место. На самом же деле ему хотелось поговорить с сыном. Лэнг думал, что ему и прежде доводилось испытывать одиночество, но никогда в жизни он не скучал ни по одному человеку так, как по маленькому Манфреду. Да, говорил он себе, я должен закончить дела в Праге как можно скорее и завтра к вечеру вернуться домой. Он понимал, что разговор могут подслушать компьютеры «Эшелона», но у него и без того не было сомнений в том, что те, кому он интересен, уже знают о его присутствии в Чехии.
— Лэнг? — Голос Герт звучал так ясно, будто их разделяла стена, а не половина мира. — Мы уже устали от переездов. Я решила навестить дедушку Манфреда.
Дедушка, Герхард Фукс, в прошлом видный деятель правительства Восточной Германии, был тем самым человеком, ради спасения которого Лэнг, работая в Управлении, предпринял единственную в жизни вылазку на территорию советского блока. Лишь несколько человек сейчас знали о том, что Фукс живет в курортном городке Баден-Баден. Герт, также хорошо знавшая о существовании «Эшелона» и возможности подслушивания, естественно, не стала называть никаких имен и адресов.
— А нужно? Я только-только начал знакомиться со своим сыном.
Лэнг пожалел об этих словах, как только они сорвались с языка. Если уж кто и мог квалифицированно судить о том, грозила ли им опасность в Атланте, то в первую очередь она.
— Нашим сыном, — поправила его Герт. — Нам будет лучше уехать. Безопаснее.
На это он не мог ничего возразить:
— Дай мне поговорить с ним.
Манфред подробно рассказал отцу о своих развлечениях с Грампсом и о недавнем походе в блинный ресторан, который, похоже, показался ребенку настоящим раем. Лэнгу оставалось лишь восхищаться отвагой матери, решившейся взять трехлетнего малыша в заведение, где всякие разноцветные липкие сладкие подливки не только находятся в пределах досягаемости, но и стоят открытые. Когда мальчик прервал свой захватывающий монолог, чтобы набрать в грудь воздуху, Лэнг в очередной раз убедился в том, что его сын умен не по годам (подобные уверения других отцов всегда вызывали у него крайне скептическую реакцию). Впрочем, ему и в голову не могло прийти, что он может ошибаться.
Герт отобрала трубку у Манфреда, которому, похоже, хотелось поговорить еще:
— Мы как раз сидим за ленчем с дядей Фэнси.
Дядя Фэнси. Трехлетний малыш никак не мог справиться с сочетанием согласных в имени Фрэнсис, ну а священник со свойственным ему добродушием согласился с новым прозвищем.
— Дай его сюда.
— Но ведь он здесь, а ты далеко!
Тевтонский буквализм Герт и постоянные затруднения, которые она испытывала при пользовании английскими идиомами, составляли ее неотъемлемый недостаток, который иногда раздражал Лэнга, но чаще умилял.
— Дай мне поговорить с ним.
