Лэнг поблагодарил его и удалился.
Следующий встречный проводил Рейлли по короткому коридору до открытой двери. В комнате располагался письменный стол, на котором стоял монитор компьютера, окруженный стопками бумаг, а за столом сидел мужчина с бородой, закрывающей половину груди. Одет он был в простую черную рясу, без каких-либо регалий, кроме золотой цепи на шее.
Бородатый поднял глаза и улыбнулся, показав пожелтевшие от табака зубы.
— Входите. Входите, присаживайтесь. — Он указал на единственный деревянный стул.
В который уже раз Лэнг удивился тому, как легко европейцы узнают американцев. А может быть, они автоматически обращаются на английском языке к любому, кто выглядит так, будто недавно сошел с самолета.
— Отец Стрентеноплис? — спросил Лэнг.
Мужчина поднялся. Оказалось, что в нем заметно больше шести футов росту. Борода, начинавшаяся от самых глаз, была густо пронизана серебряными нитями. А кончик длинного носа покрывали красные прожилки, которые так часто предательски выдают пьяниц.
— Это я. — Он вновь указал Лэнгу на стул.
— Н-но… — У Лэнга чуть не отнялся язык, когда он увидел на груди священника крест необычной формы — с двумя дополнительными перекладинами. — Вы…
— Я из греческой церкви; вы называете ее ортодоксальной, а мы — православной. А кто, по-вашему, может читать по-гречески лучше грека, верно? А вы, наверное, удивлены тому, что встретили меня в самом сердце западной церкви, верно?
Лэнг сел:
— Да, верно.
Отец Стрентеноплис тоже сел на свое место.
— Мы живем в эпоху экуменизма! Хватит споров о том, сколько ангелов умещается на острие иглы. Вашему папе понадобился специалист по древнегреческому и коптскому диалекту, моему патриарху — знаток средневекового немецкого, чтобы прочесть еретика Лютера. По-моему, равноценный обмен, верно?
Лэнг кивнул — энтузиазм священника оказался заразительным:
— По-моему, тоже.
Грек бросил хитроватый взгляд на дверь и, сунув руку в ящик стола, извлек маленький кисет и папиросную бумагу. В первую секунду Лэнг подумал, что священник хочет свернуть самокрутку с марихуаной, но тут же успокоился — это был всего лишь табак. Священник ловко, одной рукой, сделал самокрутку, а левой придвинул табак и бумагу к Лэнгу.
Тот покачал головой:
— Нет, благодарю вас.
Священник зажег сигарету, и уверенность Лэнга в том, что его друг Джейкоб курит самый отвратительный табак, какой только существует в мире, сразу поколебалась.
— Так, значит, вы пришли, чтобы прочитать что-то по-древнегречески, верно?
Лэнг извлек из кармана рубашки несколько сложенных листков. Он взял с собой одну из двух копий.
— Я рассчитывал, что вы сможете перевести это.
Священник зажал самокрутку губами и всматривался в лист сквозь густые клубы дыма. Лэнгу пришло в голову, что, наверное, он то и дело подпаливает себе бороду. Потом грек расправил бумагу на столе, извлек откуда-то пару узких — специально для чтения — очков и пробежал глазами по первым двум страницам.
— Я никогда не видел этого текста. Это ведь то самое евангелие, с которым связано убийство человека в Англии, верно? О нем писали в газетах.
— Именно. Убили сэра Иона. А это Евангелие от Иакова.
Священник уставился на Лэнга поверх очков.
— Мне удалось узнать, где сэр Ион приобрел его. Продавец сделал копии.
Отец Стрентеноплис медленно кивнул, как будто отвечал на вопрос, который слышал только он один, потом выдохнул себе в бороду, откуда, словно из горящего кустарника, еще долго поднимались струйки дыма.
— Святой Иаков, первый епископ Иерусалимский, первый восточный епископ… Его больше почитают в нашей церкви, чем у вас, на Западе.
Лэнг поймал себя на том, что ему очень хочется помахать рукой, отгоняя зловонный дым.
— И вы в состоянии перевести то, что египтяне записали греческими буквами?
Он почувствовал себя по-настоящему счастливым, когда священник раздавил окурок в маленькой керамической пепельнице.
— Но я же грек, верно? К завтрашнему утру будет готово.
Лэнг вышел. Ему казалось, что для того, чтобы запах табака, который курил добрый священник, выветрился из его одежды, потребуется не одна неделя. Если это вообще был табак.
Когда Рейлли направился в отведенную им с Фрэнсисом комнату, у него в кармане прозвучал знакомый сигнал «блэкберри». Это могла быть только Сара.
— Лэнг? Жильцы вашего дома серьезно недовольны.
А с чего им быть довольными? Мало того, что квартира выделяется на фасаде черным пятном, так теперь он еще и загромоздил общий холл плитой, которую доставили ему по ошибке.
— Вы сделали, что я просил?
— Конечно. Я опротестовала расходы в компании кредитных карт. Как вы и предполагали, «Хоум депот» обратила на это внимание. Вчера они позвонили и пообещали вывезти плиту и вытяжку. А взамен доставить то, что вы заказывали.
Почему-то Лэнгу сразу стало ясно, что дело на этом не заканчивается:
— И?..
— Теперь у вас перед дверью стоят плита, вытяжка и биде.
Лэнг вернулся в комнату тем же путем, каким уходил. После бессонной ночи узкая кровать казалась такой заманчивой. Но сначала…
Он вынул «блэкберри» и набрал номер Герт. Конечно, он никогда не забывал о существовании «Эшелона», но ведь вероятность того, что именно этот разговор будет выхвачен из общего потока и подвергнется детальному изучению, так невелика… Даже маловероятнее, чем то, что убийцы Иона сумели внедриться в эту систему.
На самом-то деле он отдавал себе отчет, что просто ищет оправдания, чтобы поговорить с сыном.
Манфред провел утро с матерью и дедом на прогулке в находившемся неподалеку Шварцвальде — Черном лесу. Лэнг улыбнулся, вспомнив, насколько сильно немцы любят бродить по лесу — без всякой причины, просто ради того, чтобы побыть там. Он сам не раз шутил, что обе мировые войны вполне могли начаться из-за того, что толпа слишком увлеченных туристов попросту заблудилась в Арденнских лесах и забрела на территорию соседней страны.
Да, было очень весело, но когда папа отвезет его к Грампсу?
Скоро, успокоил мальчика Лэнг.
Угадав детским чутьем самое уязвимое место, Манфред стал допытываться, когда именно это случится. На этот вопрос Лэнг ответить не мог. Герт пришла ему на выручку и взяла трубку:
— Мне тоже хотелось бы знать, когда ты сможешь приехать.
