лоцманы – 180–200. Жили на судах; на прокорм тратили по 25 копеек с человека в сутки. Дорога за счет рабочего, до Петербурга – 1 0 рублей. Работа считалась тяжелой, т. к. барки делали много оборотов, разгрузка и выгрузка происходила иногда по несколько раз в день.
В Чижевской волости из деревень Дуброво и Чижово все мужчины поголовно грузили и возили дрова и гнали плоты (в неделю взрослые получали 4,5 рубля, подростки – 2,75).
Из Поречской волости шли лодочники, содержатели яличных перевозов, лодок и яликов для катания. В этом промысле больше всего было городковских, любодицких и федорцевских мужиков, а родился промысел в сельце Якшине. С появлением небольших пароходов для перевозов и прогулок промысел ощутимо пал и часть из яличников стали содержателями или, чаще, арендаторами перевозов, купален, портомоен (прачечных на берегу реки –
В Зубцовском уезде различались судовщики (337) и рабочие на судах (656). Первые – владельцы собственных несамоходных барж и рабочие на них, вторые – служащие на пароходах.
Судовщики выходили в основном из Ушаковской (109) и Первитинской (108) волостей. Здесь жили и хозяева, и их матросы. Хозяева имели каждый от одной до пятнадцати барок, на которых возили в Петербург дрова из бассейна Волхова. Подряд брался у новгородских и петербургских лесопромышленников. Погрузка, доставка и выгрузка одной сажени дров стоила от рубля до полутора, осуществлялась она собственными рабочими, которые загружали на барку 500–700 сажень дров. В лето делали три полных рейса.
Барку частью тянул буксир, частью – лошади. По Неве от Шлиссельбурга до Петербурга за буксировку хозяину парохода платили 10 рублей, путь вниз стоил 25. Путь по Староладожскому каналу на буксире – 20 рублей, лошадьми – от 30 до 70. По Волхову 16 верст вниз – 10 рублей, вверх – 15.
На барке полагалось иметь 3–4 рабочих-земляков. Набирались они на всю навигацию (6 месяцев) за 80 – 110 рублей на хозяйских харчах (30 копеек в сутки). Барки нередко разбивались, и их хозяева сильно рисковали. Зарабатывал владелец барки за сезон 100 рублей или чуть больше. Между тем сама барка с оснасткой стоила рублей 350, да на ней еще груз [212] . Работали на барках и 112 судовщиков Грузинской волости Новоторжского уезда (больше всего из погоста Дмитриевского – 25 человек) [213] . В этом уезде их называли дровокатами.
Из Осташковского уезда, вообще по преимуществу рыбачьего, в Петербург отходило 207 рабочих на барках (111 из Синцовской и 63 из Дрычевской волостей). Каждая деревня специализировалась на определенном типе груза: зарьевские и дубовские крестьяне, например, возили мусор, грязь, уголь, суворицкие – мусор и песок. Из деревни Верхнее Залучье Дубковской волости отходили перевозчики булыжника, из Погорелова – товаров с кораблей, из Зуевки Павлихинской волости – перевозчики песка. В Заплавье Кравотынской волости мужики отходили в Кронштадт, где зарабатывали за лето рублей по 80, перевозя на яликах пассажиров с судов, стоявших на внешнем рейде [214] .
В Старицком уезде судовщики и судорабочие отходили по преимуществу из Емельяновской волости (112 из 316), встречались также из Братковской, Ефимьевской, Кобелевской и Татарковской. Судохозяева выходили в основном из деревень Дубровнино и Улитино Татарковской волости. Из Емельяновской волости отходили также перевозчики и лодочники (160 из 172 по уезду) [215] .
Пароходные кочегары и машинисты отходили в Петербург из Иружской волости Зубцовского уезда (соответственно 151 и 83; всего по уезду – 183 и 105), Прасковьинской (77 и 15) и Братковской волостей (41 и 18) Старицкого уезда (всего по уезду – 145 и 52). Промысел основали два крестьянина из Мартьянова и один из Алексина в начале 1860-х годов; потом их примеру последовали соседи. В обоих уездах были деревни, где на пароходном промысле было занято подавляющее большинство отходников (Братковская волость – Тальцы и Климово; Прасковьинская – Липино, Изосенок, Заблино, село Бороздино; Иружская – Мартьяново, Лукшино, Богоявленская).
Начинали ходить в Петербург в 18–19 лет. При удаче отходник последовательно становился вначале матросом, потом рулевым; из кочегаров выходили помощники машинистов, затем машинисты.
На пароходы нанимались в начале марта в судоходных конторах столицы. Там предпочитали иметь дело с уже испытанными в прошлые навигации служащими или теми, кого они рекомендовали. Плата за месяц матросу составляла 15–20 рублей, шкиперу – 35–40, рулевому – 2530, кочегару – 18–20, машинисту – 35–50. В начале 1890-х годов в капитаны выбился только один тверской крестьянин из деревни Мартьяново. Будучи безграмотным, он получал 100 рублей в месяц.
Харчевались пароходные служащие за свой счет. Матросы и кочегары тратили на еду 4 рубля в месяц, остальные – 8-10. Навигация на Неве продолжалась 7 месяцев. В деревню отходники приносили от 2/3 заработка, остальное проживали в городе и тратили на дорогу (20 рублей в два конца) [216] .
Мелкие профессиональные землячества
4 апреля 1866 г. костромской картузник Осип Комиссаров отклонил руку стрелявшего в Александра II Дмитрия Каракозова и тем спас государя от верной смерти. Как и многие столичные шапочные и картузные мастера и торговцы, О. И. Комиссаров происходил из села Молвитино Буйского уезда.
Согласно городской переписи, в 1869 г. из 116 владельцев шляпных и фуражечных мастерских в Петербурге костромских крестьян было 51, из 700 рабочих – 228, из 172 одиночек – 103. В 1890 г. всего в Петербурге насчитывалось 164 хозяина шляпных и фуражечных мастерских, 2 служащих, 1260 рабочих и 176 одиночек. В 1900 г. соответственно 350, 8, 1706 и 203. В Костромской губернии шапочным ремеслом занимались только в селе Молвитино и в одноименной волости Буйского уезда.
Молвитино, насчитывавшее в 1860-е годы, по данным П. Семенова-Тян-Шанского, 280 дворов и 1271 жителя, располагалось на оживленном торговом тракте в 40 верстах от уездного города [217] . Земледелием молвитинцы занимались мало: их основными занятиями были скупка льна у окрестных крестьян и, главным образом, изготовление шляп, шапок и картузов.
Шапочный промысел был распространен и в самом селе, и в прилежащих к нему 36 деревнях Молвитинской волости. Появился он в здешней округе еще в конце XVII столетия. С 1850-х годов местные шапочники начали уходить на заработки в столицу. К 1890 годам около тысячи молвитинцев занималось изготовлением головных уборов. Девять десятых шили шапки (это считалось более выгодной работой), остальные – картузы. Широко использовались швейные машинки.
Мех для шапок оптом закупался на Нижегородской ярмарке (кроме бобра и кролика – они шли из Москвы). В Петербурге покупали старые зонтики – их шелк шел на тульи. Из столиц в село шли и другие потребные в ремесле материалы – бархат, плис, сукно, коленкор, тафта, вата, машинные нитки.
10 мастерских работали в 1890-е круглый год, имея по 5-25 мастеров и по 1–5 мастериц и 30 мальчиков. Лучшая мастерская делала оборот на 100 тысяч в год. Большинство же хозяев с мастерами и учениками отправлялись в одну из столиц и там работали с мая до конца декабря, по заказу магазинов. Заработок бывал от 60 до 160 рублей. [218]
Молвитинские шапочники – редкий пример сельских ремесленников, перенесших свое ремесло из деревни в город практически без изменения характера его организации. Они интересны еще и тем, что образовывали костяк единоверческого прихода.
Буйский уезд, вообще «примечательный крайней домоседливостью своих жителей», высылал в Петербург точильщиков. Их присутствие в городе, дворы которого они методически обходили с неизменным «Ножи, ножницы точить», было весьма ощутимо. В отличие от большинства других костромичей точильщики оставались в Петербурге на зиму, а летом возвращались к себе в Буй. Точильщики образовывали в городе небольшие артели в 3–5 человек. В артельную кассу шла примерно треть заработка: она тратилась на жилье и утренний чай с хлебом. Точильщики, по сообщению анонимного газетного очеркиста, зарабатывали в среднем полтора рубля за день работы. Главный доход давали им даже не индивидуальные заказы, а работа для кухмистерских, трактиров, Апраксина двора (заточка старых ножей, поступавших на продажу) [219] .
В Иружской волости Зубцовского уезда был распространен отход пильщиков. Их занятием была продольная пилка для мебельщиков. Уходили осенью с 1 сентября и возвращались первый раз к Пасхе. Затем снова отправлялись в Петербург, где находились до Петрова дня.
Пильщики работали парами. Пара работала у мебельщиков сдельно. Оплата зависела от числа «проходов» и породы дерева. Дороже всего стоила пилка орехового дерева – 25 копеек за проход, ясень – 15 копеек, дуб – 10, липа – 5, ольха – 3. Самой невыгодной считалась пилка толстого орехового дерева, самой выгодной – тонкого. Пилили или на козлах (хозяйских), или на ямах (толстое дерево). Чурки американского ореха весили до 100 пудов. Пара в день зарабатывала 2–3 рубля. Работали на своих харчах (в среднем 2 рубля на человека в неделю). За квартиру – 1 рубль в месяц.
Для работы требовался сравнительно дорогой инструмент: пила долевая стоила 8 рублей, топор – 50 копеек, подпилки – 15 рублей (по 35 копеек подпилок), ручки – 50 копеек, лом – рубль, веревки – 65 копеек. Всего на пару около 25 рублей. Летом инструмент оставляли в Петербурге у знакомых. К концу XIX века промысел сильно пал из-за появления специальных пилорам.
Из Тверской губернии в 1890-е годы отходило 530 крючников. В Петербург шли крючники из Иружинской волости Бежецкого уезда (в
