герцогства стали добычей отдельных рыцарей легкой наживы и компаний. Стаи агентов, налетевших как саранча, все средства шарлатанской бесшабашной рекламы и всяческий обман и надувательство направляли из Европы в Соединенные штаты мощную струю эмиграции. Эта струя осаждалась вначале в восточных штатах, на берегу Атлантического океана. Но чем дальше развивалась здесь промышленность, тем дальше на запад отодвигалось сельское хозяйство. «Пшеничный центр», находившийся в 1850 г. в Огио у Колумба, переносился в последующие 50 лет все дальше и дальше, и в конце концов оказался сдвинутым на 99 миль к северу и на 680 миль к западу. В 1850 г. атлантические штаты давали 51,4% всего сбора пшеницы, в 1880 г. они давали только 13,6%, в то время как на центральные северные штаты в 1880 г. приходилось 71,7% сбора, а на западные 9,4%.
В 1825 г. конгресс Союза при президенте Монрое постановил переселить индейцев с востока Миссисипи на запад. Краснокожие защищались отчаянно, но те, которых пощадили во время кровавых бань сорока индейских войн, были убраны, как ненужный хлам; они были прогнаны на запад, как стадо бизонов, и заперты здесь, как дичь, за решеткой «резерваций». Индейцы должны были уступить место фермеру; теперь пришла очередь за фермером, который должен был уступить дорогу капиталу и был вытеснен на тот берег Миссисипи.
По путям следования железных дорог американский фермер отправился на запад и северо-запад в обетованную землю, в которую его заманивали агенты крупных земельных спекулянтов. Но самые плодородные и лучше расположенные земли были использованы обществами для крупных хозяйств, которые велись чисто капиталистически. Рядом с фермером, которого затащили в глушь, возникла в качестве его опасного конкурента и смертельного врага «Bonanzafarm» — крупнокапиталистическое сельскохозяйственное предприятие, неизвестное до тех пор ни в Старом, ни в Новом свете. Прибавочная стоимость производилась здесь при помощи всех вспомогательных средств современной науки и техники. «Olivier'a Dalrymple'a», имя которого известно теперь на обоих берегах Атлантического океана, — писал в 1885 г. Лафарг, — можно рассматривать как лучшего представителя финансового сельского хозяйства. С 1874 г. он руководит одновременно пароходной линией на Красной, реке и шестью фермами общей площадью в 30 000 гектаров, принадлежащими одному обществу финансистов. Он разделил эту площадь, на участки в 800 гектаров, а каждый из этих участков на три более мелкие части, площадью приблизительно в 267 гектаров. Участками этими руководят управляющие и их помощники. На каждом участке настроены бараки для 50 человек и конюшни для такого же числа лошадей и мулов, кухни, магазины для продовольствия людям и, корма скоту, сараи для машин и наконец кузнечные и слесарные мастерские. Каждый участок имеет свой полный инвентарь: 20 пар лошадей, 8 двойных плугов. 12 сеялок, управляемых человеком, сидящим на лошади, 12 грабель со стальными зубцами, 12 косилок, и сноповязалок, 2 молотилки и 16 телег; приняты все необходимые меры, чтобы машины и рабочий скот (люди, лошади и мулы) находились в хорошем состоянии и чтобы они могли дать максимальное количество труда. Все участки связаны между собой и с центральным управлением телефонным сообщением.
«Шесть ферм с 30 000 гектаров обслуживаются армией рабочих в 600 человек, организованных по военному образцу; ко времени жатвы центральное управление нанимает еще 500 или 600 вспомогательных рабочих, которых оно распределяет между участками. Осенью по окончании работ рабочих увольняют за исключением, управляющих и десяти человек на участок. На некоторых фермах Дакоты и Миннезоты лошадей и мулов на зиму угоняют с мест, где производилась работа. Лишь только жнивье вспахано, их табунами в 100–200 пар угоняют на 1000–1500 км на юг, откуда их возвращают лишь весной.
Сидя на лошадях, механики следуют за плугами, сеялками и косилками, находящимися в работе; лишь только что-нибудь окажется в неисправности, как они подъезжают к соответствующим машинам и немедленно исправляют их, чтобы незамедлительно вновь, пустить их в ход. Сжатый хлеб подвозится к молотилкам, работающим непрерывно и день и ночь. Молотилки отапливаются снопами соломы, которые бросаются в топку через железные трубы. Зерно обмолачивается, провеивается, взвешивается и насыпается в мешки посредством машин. Затем оно отвозится на железную дорогу, которая проходит вдоль фермы, а отсюда его отправляют в Duluth или Буффало. Дэльримпль ежегодно увеличивает свою посевную площадь на 2000 гектаров. В 1880 г. она равнялась 10 000 гектаров»[295] . Уже в конце 70-х годов имелись капиталисты и общества, которые владели землями в 14 000-18 000 гектаров под пшеницей. С тех пор как Лафарг это писал, технический прогресс в американском крупном капиталистическом сельском хозяйстве и применение машин сделали мощные шаги вперед[296].
С такими капиталистическими предприятиями американский фермер конкуренции выдержать не мог. В то самое время, когда всеобщий переворот в финансах, в производстве и в транспортном деле Соединенных штатов принуждал фермера бросать всякое производство для собственного потребления и производить все для рынка, цены на сельскохозяйственные продукты упали чрезвычайно сильно под влиянием колоссального расширения площади посевов. И в то самое время, когда судьба всей массы фермеров была прикована к рынку, сельскохозяйственный рынок Соединенных штатов из местного превратился в мировой рынок, на котором несколько гигантских капиталов и спекуляция начали свою дикую игру,
В истории европейских и американских аграрных отношений 1879 г. начинается массовый экспорт пшеницы из Соединенных штатов в Европу[297].
Выгоды этого расширения рынка были, разумеется, монополизированы крупным капиталом: с одной стороны, росли гигантские фермы, которые давили на мелкого фермера своей конкуренцией; с другой стороны, последний стал жертвой спекулянтов, которые покупали у него хлеб, чтобы оказывать давление на мировой рынок. Беспомощный и подчиненный могущественной власти капитала, фермер впал в долги: типичная форма гибели крестьянского хозяйства. Задолженность ферм стала скоро народным бедствием. В 1890 г. министр сельского хозяйства Соединенных штатов Рэск писал в специальном циркуляре по поводу отчаянного положения фермеров следующее: «Бремя ипотек, лежащих на фермах, домах и земле, несомненно, принимает в высшей степени тревожные размеры; хотя займы в отдельных случаях заключались, несомненно, слишком поспешно, но в большинстве случаев к этому вела необходимость… Займы эти, заключенные по высоким процентам, оказывают вследствие падения цен на сельскохозяйственные продукты в высшей степени сильное давление на фермера; во многих случаях они угрожают ему потерей дома и земли. Это — крайне трудный вопрос для всех тех, кто желает уничтожить зло, от которого страдают фермеры. Оказывается, что фермер при теперешних ценах должен для получения одного доллара для уплаты долга продать значительно больше продуктов, чем в то время, когда он этот доллар занимал. Проценты растут, а между тем погашение долга становится, очевидно, совершенно безнадежным делом, но ввиду тяжелого положения, о котором мы говорим, заключение нового ипотечного займа крайне затруднительно»[298].
Всеобщая задолженность земель распространилась по цензу 29 мая 1891 г. на 2,5 млн. хозяйств; в это число вошли две трети предприятий фермеров-собственников, долг которых составляет почти 2,2 млрд. долларов. «Таким образом, — заключает Пеффер, — положение фермера в высшей степени критическое (farmers are passing through the „valley and shadow of death“); ферма стала бесприбыльным делом; цены на сельскохозяйственные продукты со времени великой войны упали на 50%; стоимость ферм за последнее десятилетие упала на 25–50%; фермеры по уши погрязли в долгах, обеспеченных ипотеками на их предприятия; они при этом, не в состоянии возобновить займа, потому что сама недвижимость все более обесценивается; многие фермеры лишаются своих предприятий, а жернова задолженности продолжают их размалывать. Мы находимся в руках беспощадной силы; ферма гибнет» [299].
Задолжавшему и разоренному фермеру оставалось либо только искать побочных заработков в качестве наемного рабочего, либо совершенно бросить свое хозяйство и стряхнуть со своих ног пыль «обетованной страны» — «пшеничного рая», ставшего для него адом, — если только его ферма не попала еще в лапы кредитора из-за его неплатежеспособности, как это имело место с тысячами ферм. В середине 80-х годов можно было наблюдать массу оставленных и запущенных ферм. «Если фермер не в состоянии в установленные сроки уплачивать свои долги, — писал в 1887 г. Зеринг, — то уплачиваемый им процент повышается до 12, 15 и даже 20. Банк, торговец машинами и лавочник напирают на него и похищают у него плоды его тяжелых трудов… Подобный фермер либо остается в этом случае арендатором фермы, либо отправляется дальше на запад, чтобы снова попытать счастья. В Северной Америке я нигде не встречал так
