государство сводится при этом на роль политического аппарата для эксплоатации крестьянского хозяйства в интересах капитала, — такова подлинная функция всех восточных государств в период капиталистического империализма. Предприятие, кажущееся с внешней стороны нелепой тавтологией, расплатой за немецкие товары в Азии немецким же капиталом, при котором бравые немцы лишь уступают хитрым туркам «удовольствие» пользоваться огромными культурными сооружениями, по существу представляет собой обмен между немецким капиталом и азиатским крестьянским хозяйством — обмен, который совершается при помощи принудительных методов государственной власти. Результаты этого таковы: мы имеем на одной стороне прогрессирующее накопление капитала и возрастающую «сферу интересов», как предлог для дальнейшей политической и хозяйственной экспансии немецкого капитала в Турции, и на другой стороне — железные дороги и товарное обращение на основе быстрого разрушения, разорения и ограбления азиатского крестьянского хозяйства государством и возрастающей финансовой и политической зависимости турецкого государства от европейского капитала [323].
Глава тридцать первая. Охранительные пошлины и накопление
Империализм является политическим выражением процесса накопления капитала в его конкурентной борьбе за остатки некапиталистической мировой среды, на которые никто еще не наложил своей руки. Географически эта среда охватывает еще обширнейшие пространства земной поверхности. Но по сравнению с колоссальной массой уже накопленного капитала старых капиталистических стран — капитала, который борется за возможность сбыта своего прибавочного продукта и капитализации своей прибавочной стоимости; по сравнению с той быстротой, с которой области докапиталистической культуры превращаются в настоящее время в капиталистические страны, другими словами, по сравнению с достигнутой уже высотой развития производительных сил капитала, — оставшееся еще для его экспансии поле деятельности оказывается незначительным. В соответствии с этим и определяется характер международного движения капитала на мировой арене. При высоком развитии и все усиливающейся конкуренции между капиталистическими странами за приобретение некапиталистических областей растет энергия империализма и обостряются применяемые им методы насилия. Это сказывается как в его агрессивных выступлениях против некапиталистического мира, так и в обострении противоречий между конкурирующими капиталистическими странами. Но чем энергичнее и основательнее заботится империализм о гибели некапиталистических культур, тем быстрее вырывает он почву из-под ног процесса накопления капитала. Империализм является историческим методом для продления существования капитала, но он в то же время служит вернейшим средством, чтобы вести капитал по кратчайшему пути и положить его существованию объективный предел. Этим однако не сказано, что этот предел обязательно должен быть достигнут. Уже сама тенденция капиталистического развития к этой конечной цели проявляется в формах, которые делают заключительную фазу капитализма периодом катастроф.
Надежда на мирное развитие капиталистического накопления, на «торговлю и промышленность, которые процветают только при наличности мира», и вся официозная манчестерская идеология о гармонии интересов торговых наций всего мира — оборотная сторона гармонии интересов капиталов и труда — родились в период бури и натиска классической политической экономии и, казалось, находили себе подтверждение в 60-х и 70-х годах, за короткое время свободной торговли в Европе. В основе этой идеологии лежит неправильный догмат английской фритрэдерской школы, согласно которому товарообмен является единственной предпосылкой и единственным условием накопления капитала, а эти последние тождественны с товарным хозяйством. Вся школа Рикардо, как мы видели, отождествляла накопление капитала и условия его производства с простым товарным производством и с условиями простого товарного обращения. Еще резче это обнаружилось впоследствии у практического фритрэдера vulgaris. Все доказательства кобденовской лиги были приспособлены к особым интересам экспортирующих хлопчатобумажных фабрикантов Ланкашира. Их главная цель была направлена к приобретению покупателей; их символ веры гласил: мы должны покупать за границей, чтобы мы, со своей стороны, как продавцы продуктов промышленности — т. е., собственно говоря, хлопчатобумажных товаров — находили покупателей. Потребителем, в интересах которого Кобден и Брайт требовали свободной торговли, т. е. удешевления средств питания, был не рабочий, потребляющий хлеб, а капиталист, потребляющий рабочую силу.
Это евангелие никогда не было действительным выражением интересов капиталистического накопления в целом. Что это действительно так, обнаружилось в самой Англии уже в 40-х годах благодаря войнам из-за опия, которые орудийным грохотом прокламировали в восточной Азии гармонию интересов торговых наций, чтобы аннексией Гонгконга превратить ее в ее противоположность, — в систему «сфер интересов»[324]. На европейском континенте свободная торговля 60-х годов не была выражением интересов промышленного капитала уже по той причине, что руководящие фритрэдерские страны континента в то время были еще по преимуществу аграрными странами, а их крупная промышленность была еще сравнительно слабо развита. Напротив того, система свободной торговли была проведена как мероприятие политического конституирования среднеевропейских государств. В Германии она была специфическим прусским средством в политике Мантейфеля и Бисмарка — средством для вытеснения Австрии и из союза и из таможенного союза и конструирования новой Германской империи под гегемонией Пруссии. Экономически свободная торговля опиралась здесь только на интересы купеческого капитала, — в особенности это относится к заинтересованному в мировой торговле капиталу Ганзейских городов, — и на интересы сельских потребителей; что касается промышленности в собственном смысле, то железоделательное производство лишь с трудом удалось склонить к свободной торговле и то лишь ценою отмены рейнских таможенных пошлин, а южногерманская хлопчатобумажная промышленность осталась в непримиримой протекционистской оппозиции. Во Франции договоры наибольшего благоприятствования, заложившие основу системы свободной торговли во всей Европе, были заключены Наполеоном III помимо и против воли компактного протекционистского большинства парламента — большинства, состоявшего из промышленников и аграриев. Путь торговых договоров был избран правительством Второй империи только в силу необходимости, и Англия пошла по нему, чтобы обойти парламентскую оппозицию Франции и за спиной законодательного корпуса провести в порядке международного соглашения свободную торговлю. Первый основной договор между Францией и Англией был совершенно неожидан для общественного мнения Франции [325]. Старая система покровительственных пошлин Франции была уничтожена 32 императорскими декретами 1853–1862 гг., в 1863 г. все эти декреты после поверхностного рассмотрения были утверждены «законодательным путем». В Италии свободная торговля была реквизитом политики Кавура, который должен был опираться на Францию. Уже в 1870 г. под напором общественного мнения была проведена анкета, которая обнаружила, что фритрэдерская политика не имеет опоры в заинтересованных кругах. Наконец в России фритрэдерская тенденция 60-х годов была лишь введением к созданию товарного хозяйства и крупной промышленности на широкой основе: эта тенденция недаром сопровождалась уничтожением крепостного права и созданием железнодорожной сети[326] .
Так свободная торговля как международная система могла остаться только эпизодом в истории капиталистического накопления. Уже по этой причине неправильно объяснять начавшийся в конце 70-х годов, всеобщий поворот к охранительным пошлинам исключительно только как средство защиты против английской свободной торговли[327].
Против этого объяснения говорят следующие факты. В Германии, во Франции и в Италии руководящая роль при возвращении на путь покровительственной системы выпала на долю аграрных интересов, которые были направлены не против конкуренции Англии, а против конкуренции Соединенных штатов; защита нарождающейся туземной промышленности в России была в гораздо большей степени направлена против Германии, чем против Англии; в Италии эта защита имела в виду не столько Англию, сколько Францию. Всеобщая длительная депрессия на мировом рынке, которая тянулась со времени кризиса 70-х годов и которая подготовила настроение в пользу покровительственной системы, тоже мало
