жатве. Огромные провинции, которые Россия недавно цивилизовала на берегу Черного моря, Египет, который пережил смену правительства, Берберия, которой был воспрещен морской грабеж, вдруг опорожнили амбары Одессы, Александрии и Туниса, отправив их запасы в итальянские гавани; эти страны вызвали такой избыток хлеба, что деятельность фермеров вдоль всех морских берегов стала убыточной. Остальная Европа не гарантирована от подобного переворота, вызванного необыкновенным расширением площади новых земель, которые на берегах Миссисипи сразу были отведены под культурные растения и вывозят все свои продукты. Даже влияние Новой Гвинеи может в один прекрасный день оказаться гибельным для английской промышленности, если не по отношению к средствам потребления, перевозка которых слишком дорога, то по отношению к шерсти и другим сельскохозяйственным продуктам, перевозка которых менее затруднительна». Какой же совет дал Мак Куллох в связи с этим аграрным кризисом в Южной Европе? Половина новых сельских хозяев должна стать фабрикантами! На это Сисмонди отвечает: «всерьез такой совет можно дать только крымским татарам и египетским феллахам», и далее он прибавляет: «Еще не наступил момент, чтобы устраивать новые фабрики в заокеанских странах или в Новой Голландии». Мы видим, что Сисмонди совершенно ясно сознавал, что индустриализация заокеанских стран является лишь вопросом времени. Но Сисмонди прекрасно сознавал и то, что и расширение мирового рынка должно принести с собой не разрешение затруднения, а лишь воспроизводство этого затруднения в расширенном масштабе — еще более грандиозные кризисы. Он наперед указал на еще большее обострение конкуренции и анархию производства как на оборотную сторону конкуренции капитализма ищущего для себя выхода в экспансии. Он затрагивает даже основную причину кризисов, когда он в одном месте отчетливо формулирует тенденцию капиталистического производства выходить за всякие пределы рынка: «часто возвещали о том, — говорит он в конце своей реплики против Мак Куллоха, — что равновесие опять восстановится и работа опять начнется, но стоило лишь появиться спросу, как в результате этого всякий раз развивалось движение, которое выходило далеко за действительные потребности торговли, и за этим новым оживлением следовало еще более мучительное сужение рынка».
На такого рода глубокое проникновение анализа Сисмонди в действительные противоречия движения капитала вульгаризатор с лондонской кафедры с его болтовней о гармонии и с его кадрилью между тысячей фермеров, украшенных лентами, и тысячей фабрикантов, утопающих в вине, ничего не мог возразить.
Глава двенадцатая. Рикардо против Сисмонди
Для Рикардо вопрос очевидно не был исчерпан ответом Мак Куллоха на теоретические возражения Сисмонди. В отличие от дельца и шотландского шарлатана, как называет его Маркс, Рикардо искал истины и держал себя с подлинной скромностью великого мыслителя[146]. Что полемика Сисмонди против Рикардо и его «ученика» произвела глубокое впечатление на Рикардо, доказывает тот факт, что он изменил свою позицию в вопросе о влиянии машин. Именно здесь следует воздать должное Сисмонди: он первый показал классическому учению о гармонии обратную сторону медали. В книге IV своих «Nouveaux Principes», в главе седьмой «О разделении труда и о машинах», и в книге VII, в главе седьмой, носящей характерное заглавие: «Машины создают избыточное население», Сисмонди нападает на учение Рикардо, распространенное апологетами, которое заключается в том, что машины всегда создают такой же или даже больший спрос на рабочую силу, чем то количество живого труда, которое они вытеснили. Против этой так называемой теории компенсации Сисмонди выступил чрезвычайно резко. Его «Nouveaux Principes» появились в 1819 г., через два года после появления главного труда Рикардо. В третье издание своих «Principes», появившееся в 1821 г., т. е. уже после полемики между Мак Куллохом и Сисмонди, Рикардо вводит новую главу (XXXI), где он откровенно сознает свою ошибку и заявляет совсем в духе Сисмонди, что «мнение, разделяемое рабочим классом, что употребление машин часто наносит большой ущерб их интересам, не основано на предрассудке и заблуждении, а соответствует правильным принципам политической экономии»[147]. Так же как и Сисмонди, он при этом считает себя вынужденным избавить себя от подозрения, что он осуждает технический прогресс, и он спасает себя от этого, — правда, менее решительно, чем Сисмонди, — оговоркой, что зло, приносимое машинами, сказывается лишь постепенно: «Чтобы выяснить основное положение, я предположил, что усовершенствованные машины были внезапно изобретены и применены в широких размерах. В действительности же такие изобретения делаются постепенно и скорее действуют таким образом, что они изменяют употребление капитала, который сберегается и накопляется, а не отвлекают капитал от его постоянного употребления»[148].
Но и проблема кризисов и накопления не давала покоя Рикардо. В последний год своей жизни, в 1823 г., он остался на несколько дней в Женеве, чтобы лично вместе с Сисмонди обсудить этот вопрос. В результате этой беседы, в мае 1824 г., в «Revue Encyciopedique» появилась статья Сисмонди под заглавием: «Sur la balance des consommations avec la production»[149].
В этом решающем вопросе Рикардо в своих «Principes» целиком перенял у пошлого Сэя учение о гармонии в отношении между производством и потреблением. В главе XXI он говорит: «Сэй уже очень удовлетворительно показал, что нет такой суммы капитала, которая не могла бы найти себе употребления в стране, потому что спрос ограничивается только производством. Каждый человек производит для продажи или для потребления, и он продает только с целью купить какой-нибудь другой товар, который мог бы быть ему непосредственно полезен, или мог бы способствовать дальнейшему производству. Таким образом всякий производитель необходимо становится или потребителем собственных произведений, или покупателем и потребителем товаров какого-нибудь другого производителя» [150].
Против этого понимания Рикардо Сисмонди горячо полемизировал уже в своих «Nouveaux Principes»; его устные дебаты с Рикардо тоже вращались исключительно вокруг указанного вопроса. Оспаривать факт кризиса, который только что пронесся над Англией и другими странами, Рикардо не мог. Дело шло лишь об объяснении кризиса. Замечательна при этом та ясная и точная постановка проблемы, на которой сошлись Сисмонди и Рикардо в начале своего спора: они оба исключили вопрос о внешней торговле. Правда, Сисмонди понимал значение и необходимость внешней торговли для капиталистического производства и его потребность в расширении. В этом отношении он ни в чем не уступал рикардовской школе свободной торговли. Он даже значительно превосходил их благодаря диалектическому пониманию тенденции капитала к экспансии; он ясно заявил, что промышленность «вынуждается искать для сбыта своих товаров чужих рынков, где ей угрожают еще более грандиозные перевороты»[151]; он, как мы видели, предсказывал возникновение опасной для европейской промышленности конкуренции в заокеанских странах, а подобное предсказание, сделанное около 1820 г., было делом вполне достойным уважения; оно свидетельствовало о глубоком взгляде Сисмонди на мировые хозяйственные отношения капитала. И несмотря на все это Сисмонди был далек от мысли поставить проблему реализации прибавочной стоимости — проблему накопления — в зависимость от внешней торговли как единственного средства спасения, в чем старались его убедить позднейшие критики. Напротив того, уже в главе шестой книги II он совершенно отчетливо говорит: «Чтобы легче было следить за этими расчетами и чтобы упростить эти вопросы, мы до сих пор совершенно оставляли в стороне внешнюю торговлю и допускали, что нация ведет совершенно обособленное существование; само человечество является такой изолированной существующей нацией, и все, что верно по отношению к отдельной нации, не знающей внешней торговли, столь же верно и по отношению ко всему человеческому роду». Иными словами, Сисмонди ставит проблему при тех же предположениях, при которых впоследствии ставил ее Маркс: он рассматривает весь мировой рынок, как исключительно капиталистически производящее общество. На этих предположениях он сошелся и с Рикардо. «Мы оба, — говорит он, — исключили тот случай, когда нация продает иностранцам больше, чем она у них покупает, и когда она таким образом находит расширяющий внешний рынок для возрастающего производства внутри страны. Но интересующий нас вопрос заключается не в том, могут ли военные и политические успехи доставить какой-нибудь стране новых потребителей, а в том,
