понимал чувства врага: окружающий мир прошел своим путем мимо него, к новой, еще более безумной фазе, и оказалось, что жизнь прожита впустую. Ради чего нужно было убивать, разрушать, выкрадывать, борясь за господство в черно-белом мире? Мир стал серым. Бесцветным. Улицы запружены обезумевшими толпами, теперь уже не послушным инструментом для достижения высших целей, а фанатиками, одержимыми религиозным рвением. Одно дело рисковать собой ради великой цели; но как сражаться с тем, кто по собственной воле взрывает себя в людном месте, кто направляет самолет в небоскреб, ослепленный надеждой попасть в рай, ему обещанный?
Анатолий смотрит на предстоящую встречу как на Gotterdammerung, [137] как на крушение всех своих прежних идолов. Для него это в каком-то смысле способ самому превратиться в живую бомбу. В его сценарии Трэгер лишь статист, которым можно без сожаления пожертвовать. Трэгер это прекрасно понимал.
Но понимал он и то, что Дортмунд сказал правду. Почему о предстоящей встрече известно буквально всем? Хизер знает о ней с самого начала. Пьячере знает, потому что ему обязательно должен был сказать Родригес. И в агентстве о ней тоже знают. К Дортмунду на виллу Стритч приезжали трое гладковыбритых мужчин с ледяными глазами, считавших, что Дортмунд похищен и удерживается в заложниках, став жертвой Трэгера.
— Им нужен ты, — сказал Дортмунд.
— Когда все это кончится, я сдамся сам. Обвинение против меня развалится.
— Но вот доживешь ли ты до суда?
Трэгера обвиняли в убийстве Брендана Кроу. Что гораздо болезненнее, его обвиняли в убийстве Беа!
Подобно Анатолию, он был предоставлен самому себе. Затем раздался звонок, и Трэгер отправился на встречу.
Лев сидел в маленькой стеклянной кабинке у входа. Трэгер бросил на него вопросительный взгляд и, получив молчаливый ответ, вошел в здание.
Двери часовни были открыты, оттуда доносились органные переливы. В коридор стали выходить семинаристы, по двое, в сутанах и стихарях, и звуки музыки создавали ощущение, будто они на параде. Трэгер прижался к стене, пропуская их. Казалось, молодых семинаристов были сотни. Наконец они рассеялись по классам. Трэгер прошел до конца коридора к лифту и вскоре уже поднимался наверх, к Анатолию.
Оказавшись на последнем этаже, Трэгер преодолел еще один пролет до закрытой двери. Он повернул ручку и потянул на себя. После полумрака помещения солнце на мгновение его ослепило. Огромный огненный шар уже клонился к западу. В дальнем конце крыши Трэгер увидел три фигуры, мужчину, женщину и священника. Что они здесь делают? Судя по всему, произошла какая-то осечка.
Трэгер развернулся, собираясь уходить, но тут священник окликнул его.
— Подожди!
Анатолий. И он держал пистолет.
— Иди познакомься с нашими свидетелями. Документ у тебя с собой?
— А у тебя?
Сунув руку за пуговицы сутаны, Анатолий достал пухлый конверт.
— Давай.
— Как вы здесь оказались? — подошел Трэгер к Донне Куандо.
— Нас притащили силой! — воскликнул мужчина. — Я представитель прессы. Все это просто возмутительно!
Анатолий бросил на него презрительный взгляд. Заложник представился как Нил Адмирари, римский корреспондент журнала «Тайм».
Полуденная месса в Североамериканском колледже служилась по новому обряду, для этой цели специально приглашали епископа. Трепанье затерялся в сутане и стихаре среди семинаристов и молодых священников, заполнивших скамьи в нефе, и теперь с трудом сдерживался, наблюдая, во что превратилось богослужение после Второго Ватиканского собора. Единственным утешением было то, что месса оставалась законной и допустимой. — Трепанье не разделял мнение тех, кто осуждал новый порядок как разрыв с традициями, такой же решительный, как и изменение церемонии рукоположения в англиканской церкви. Но наконец все завершилось, и Трепанье влился в ряды выходящих из часовни. При виде Трэгера, прижавшегося к стене, у него забилось сердце. Подумать только, он мог с ним разминуться!
Когда процессия свернула в трапезную, Трепанье остановился и, не обращая внимания на потоки священнослужителей, следил за коридором, откуда только что вышел. Он увидел, как Трэгер ринулся прочь, словно отпущенная пружина. Прокравшись обратно, Трепанье заглянул за угол и как раз увидел, как Трэгер заходит в лифт.
Глядя на загорающиеся одна за другой над дверью цифры, Трепанье мысленно благодарил небо за вдохновение, побудившее его поселиться здесь, в Североамериканском колледже. В то время решение перебраться в колледж из комнаты для гостей в братстве Пия IX было обусловлено близостью к Ватикану. Сейчас же Трепанье думал, что провидение направило его сюда засвидетельствовать возвращение третьей тайны Фатимы! У него появилась четкая цель.
Кабина остановилась на последнем этаже, на том самом, где располагалась комната Трепанье. Не дожидаясь, когда лифт спустится, Трепанье выскочил на лестницу. После первых же двух пролетов он пожалел о своем решении, однако возвращаться значило терять драгоценное время, поэтому он поднялся пешком.
Добравшись до последнего этажа, Трепанье остановился. Прислушался. Ничего. Шагнув вперед, он увидел лишь пустой коридор. Не зная, как быть дальше, Трепанье двинулся вперед, и тут его взгляд упал на дверь с надписью «крыша». С убежденностью, далекой от логики, он понял, что Трэгер именно там.
Трепанье потянул ручку на себя и после еще одного короткого лестничного пролета остановился перед другой дверью. Дыхание его вырывалось судорожными, возбужденными хрипами. Он всем своим нутром ощущал близость письма сестры Лусии. Трепанье проскользнул на крышу. Увидев тех, с кем встретился Трэгер, он укрылся за столиком под сложенным зонтиком, откуда ему было видно все происходящее.
Анатолий протянул конверт.
— Это знаменитая тайна Фатимы, пропавшая из Ватиканского архива. Я меняю ее у агента Трэгера на отчет о покушении на Папу Иоанна Павла Второго.
Несомненно, эти слова были заранее отрепетированы. Анатолий произносил их громко и четко, словно кто-то еще его слушал.
— Откуда она у вас? — спросил Нил Адмирари.
— Нил, — вмешалась Донна Куандо, — пожалуйста, помолчи.
Церемония проходила с большой торжественностью. Трэгер протянул свой пакет, Анатолий протянул свой. Оба вцепились в чужие конверты. Казалось, это репетиция роты почетного караула. Затем оба бывших агента, получив то, ради чего пришли, отступили назад.
И тут плечо Трэгера пронзила боль. Он отшатнулся от Анатолия, а тот стремительно обернулся на хлопок, сжимая бесполезный пистолет. И тотчас же бросился к двери. Прогремели выстрелы. Пули впивались в каменные плиты крыши, преследуя Анатолия, осколки разлетались из-под них во все стороны.
Внезапно, опрокинув стол, кто-то в сутане метнулся к раненому Трэгеру. Это был Трепанье, и он видел только конверт в руках агента — документ, которого жаждал столько лет, предмет всех его надежд и страхов. Трепанье набирал скорость, приближаясь к Трэгеру, но тот его заметил. Когда Трепанье изо всех сил рванул вперед, Трэгер, несмотря на рану, отступил в сторону — священник по инерции проскочил дальше и, развернувшись, налетел на невысокий парапет, ограждавший крыши. Удар пришелся чуть ниже колен. Трепанье вскинул руки, на его лице появилось выражение безотчетного ужаса, и он провалился
