– В общем ничего.
– Похоже, тебе здорово досталось. – Английский язык правильный, беглый, но с заметным акцентом. – Быть может, когда мы покончим с делами и достигнем взаимопонимания, тебе окажут медицинскую помощь.
– Я буду вам очень признателен. Благодарю вас. А что будет с моим товарищем?
Теперь мы находились в новом окружении, имели дело с новыми людьми. Если перед нами сейчас снова будут разыгрывать «доброго» следователя, может быть, меня накормят, окажут мне медицинскую помощь, окажут медицинскую помощь Динджеру. Быть может, мне удастся получить коекакую информацию. Может быть даже, с меня снимут повязку и наручники – может быть, может быть, может быть. Даже если это продлится всего десять минут, все же подобное лучше, чем удар ботинком по яйцам. Если тебе чтото обещают, обязательно надо проверить, собираются ли выполнять эти обещания. Бери все, что можешь, пока есть возможность. Итак, вперед.
– Мы хотим лишь узнать, Энди, что ты делал на территории нашей страны.
Я снова повторил свой рассказ. Стараясь казаться испуганным и забитым.
– Я находился на борту вертолета в составе поисковоспасательной группы. Я санитар, я здесь не для того, чтобы когото убивать. Вертолет совершил аварийную посадку, произошло чтото экстренное, нам приказали быстро покинуть вертолет, после чего он просто снова поднялся в воздух. Я не знаю, сколько человек находилось на борту вертолета и сколько высадилось на землю. Вы должны понять, царило полное смятение. Все происходило ночью, никто не мог сказать, где находится офицер. Я думаю, он бросил нас и улетел на вертолете. Я понятия не имел, где нахожусь. Я просто бежал куда глаза глядят, перепуганный и сбитый с толку. Вот и все.
Последовала долгая пауза.
– Ты ведь понимаешь, Энди, не так ли, что тебя взяли в плен, а от военнопленных требуются определенные вещи?
– Я все понимаю и стараюсь как могу вам помочь.
– Нам нужно, чтобы ты коечто подписал. Нам нужно получить твою подпись под некоторыми документами, чтобы затем отправить их в Красный Крест. Это часть процесса, необходимого для того, чтобы известить твоих родных о том, что ты здесь.
– Извините, но согласно Женевской конвенции я не должен ничего подписывать. Честное слово, я не понимаю, почему мне нужно чтото подписывать, потому что нас всегда учили никогда не делать ничего подобного.
– Энди, – голос стал еще более отеческим, – нам нужно помочь друг другу, ты же хочешь, чтобы дальше все пошло гладко.
– Да, конечно. Однако я ничего не знаю. Я уже сказал вам все, что знал.
– Право, мы должны помочь друг другу, в противном случае ситуация будет развиваться очень болезненно. Надеюсь, тебе ясно, что я под этим понимаю, да, Энди?
– Я вас прекрасно понимаю, но, честное слово, я ничего не знаю. Я рассказал вам все, что было мне известно. Больше я ничего не знаю.
Есть специальная тактика, к которой прибегают напористые продавцы, вытягивая из потенциального покупателя обещание купить какуюто вещь. Кажется, она называется както вроде «созидательной паузы». Эту тактику объясняет в одной из своих книг Виктор Кайэм:[19] рекламируя какойнибудь товар, он вдруг останавливался и умолкал, и если потенциальному покупателю хотелось продолжать разговор, Кайэм понимал, что сделка будет совершена. Клиент чувствовал, что ему нужно чтото сделать – то есть согласиться совершить покупку.
Я молчал с недоуменным видом.
– Энди, а ты действительно выглядишь очень плохо. Тебе требуется медицинская помощь?
– Да, пожалуйста.
– Что ж, Энди, за все надо платить. И мы просим взамен лишь капельку содействия. Ты почешешь спину мне, а я тебе! Кажется, именно так звучит старинная английская пословица, да?
Должно быть, говоривший оглянулся по сторонам, ища поддержки, потому что остальные громко рассмеялись – слишком громко. Казалось, председатель совета правления плоско сострил, а остальные натужно давятся от смеха, потому что так нужно. Наверняка половина присутствующих даже не понимает, о чем идет речь.
– Я постараюсь вам помочь, – заверил я. – Я сделаю все возможное. А вы не могли бы принести немного воды и пищи, потому что мы с моим товарищем уже давно ничего не ели и не пили. Мне очень хочется пить, и я полностью обессилел.
– Если ты нам поможешь, нам удастся заключить какоенибудь соглашение. Но не следует ждать, что я стану делать чтото просто так. Это ты понимаешь, Энди?
– Да, я все понимаю, но, честное слово, я не знаю, что вам от меня надо. Я рассказал вам все, что мне было известно. Мы простые солдаты, нам приказали сесть в вертолет, и мы кудато полетели. Я не знаю, что происходит вокруг. В армии с нами обращаются, как с грязью.
– Полагаю, ты увидишь, что здесь с людьми обращаются гораздо лучше. Я готов предоставить тебе и твоему товарищу еду, воду и медицинскую помощь, Энди, однако это должен быть справедливый обмен. Нам нужно знать имена остальных, чтобы сообщить в Красный Крест о том, что они находятся в Ираке.
Нет необходимости говорить, что все это была чушь собачья, однако я должен был притворяться, будто согласен на все, при этом не выдавая никакой информации. Мне хотелось, чтобы эту беседу и дальше вел «добрый» следователь. Этот человек действительно вел себя вежливо, учтиво, мягко, любезно, озабоченно. Я не торопился оказаться в руках «злого» следователя, хотя и понимал, что рано или поздно это обязательно произойдет.
– Я знаю имя только одного человека – моего товарища Динджера, – сказал я. В любом случае согласно требованиям Женевской конвенции Динджер должен был сообщить свое имя, личный номер, звание и дату рождения. Я назвал его фамилию. – Я понятия не имею, кто куда попал. Стояла кромешная темнота, все суетились и бегали, было настоящее столпотворение. И Динджера я знаю только потому, что познакомился с ним раньше.
Шестое чувство подсказывало мне, что моя «легенда» начинает разваливаться. Она перестала казаться правдоподобной даже мне самому. В ней появились первые трещины, за которые можно было ухватиться, что и происходит с любой наспех составленной «легендой». Однако сейчас вопрос заключался лишь в том, чтобы как можно дольше потянуть время. Я понятия не имел, что думают обо мне иракцы; у нас шла игра в кошкимышки. Следователь задавал вопрос, я предоставлял ему очередной глупый ответ, и он просто переходил к следующему вопросу, даже не разбираясь в том, что я только что сказал.
Несомненно, Голос уже должен был догадаться, что я вешаю ему лапшу на уши, а я, в свою очередь, понимал, что иракцы хотят услышать от меня совсем другое. Несмотря на это, плохого пока что не было – но оно неизбежно должно было начаться.
Рассудок мой функционировал исправно. Это можно изменить с помощью специальных препаратов. Оставалось лишь надеяться, что иракцы не настолько продвинуты и попрежнему пользуются методами каменного века. Физическое насилие над пленником позволяет дойти лишь до определенной черты; в дальнейшем оно перестает быть надежным поставщиком «товара». Физическое состояние пленника оценивают по побоям, которые он перенес. Но достоверно определить психическое состояние невозможно. Для этого необходимо знать степень остроты рассудка пленника, а единственным внешним свидетельством этого являются его глаза. Есть люди, которые заведутся, если посмеяться над размером их члена, назвать их педерастом или обозвать мать шлюхой. Они вспыхнут, и это покажет, что они не в полной отключке, как до сих пор они пытались показать. У каждого в доспехах есть брешь, и задача следователя заключается в том, чтобы ее отыскать. А как только это произойдет, дальше дорога будет открыта.
Нас обучали быть готовыми к этому, и, к счастью, в полку все постоянно издеваются друг над другом. Повседневная жизнь вращается вокруг личных оскорблений. И все же мне приходилось вести упорный поединок.
Если человек физически и психически истощен, у него не хватает сил даже просто на то, чтобы понимать, что ему говорят, не говоря о том, чтобы реагировать на это. Блеф долго не продержится, если пленник хотя бы моргнет, когда следователь посмеется над размером его члена или спросит, в какой позе
