бы раз и навсегда исключили всякую возможность возвращения к прошлому. Не произошло, видимо, этих изменений и в самом Горбачеве даже после всего случившегося, о чем свидетельствует его первая после освобождения пресс-конференция в Москве.
Мне хотелось бы заключить свои короткие заметки по поводу последних событий у нас в стране поучительными словами, завещанными человечеству великим Джефферсоном:
— Вечная бдительность — залог Свободы!
Возвращение бумеранга
Чем большее расстояние отделяет нас от августовских событий, тем тревожнее и неуютней становится у меня на душе. Снова и снова прокручиваю я в памяти первый день путча.
Пресс-конференция заговорщиков: за столом перед журналистами, тесно сгрудившись, восседает далеко не великолепная семерка испуганных собственной смелостью личностей пенсионного возраста. У главного закоперщика панически трясутся руки, а соратники его по очереди клянутся в любви и уважении к свергнутому вождю и преданности идеям перестройки, ускорения и свободного рынка.
В те же самые часы их злейшие враги абсолютно беспрепятственно устраивают в самом центре Москвы многолюдные митинги, где на чем свет клянут новоявленное правительство, и строят баррикады вокруг Белого дома, а сама девятимиллионная столица в целом продолжает жить своей повседневной жизнью.
Первый звонок из Москвы. Лихорадочно хватаю трубку в ожидании всего самого худшего. Увы, московский издатель «Континента» интересуется техническими деталями выпуска очередного номера. Перестаю что-либо понимать: какой «Континент», какие издания? В стране правый переворот, демократическая печать запрещена, танки движутся к центру города. На другой стороне провода абсолютное спокойствие: «Это не имеет значения, мы продолжаем».
В поисках более полной информации звоню в «Комсомолку». Мой собеседник весело посмеивается: «Ничего страшного, все равно будем выходить!».
На другой день ближе к ночи набираю номер своего старого друга, активного члена Межрегиональной группы. Выясняется, он бодрствует в Белом доме. Отвечает жена: «Они разбегаются, мы победили!».
Дальше — больше. Через день или два пресс-центр КГБ заявляет, что его работники узнали о перевороте из утренних радиосообщений. Здесь остается только бессильно развести руками: армия, судя по ее растерянности, не знала, куда ее направляют, милиция бережно охраняла протестующих демонстрантов, бойцы невидимого фронта сладко почивали. Тогда, спрашивается, какими силами намеревались заговорщики осуществить свои замыслы и повернуть историю вспять? Своими настольными папками, что ли?
Господи, как это все-таки похоже на бездарно срепетированный балаган!
Тем не менее, по мере удаления от событий ситуация задним числом начинает все более драматизироваться. Оказывается, по свидетельству нового министра обороны РСФСР, путчисты рвались к ядерному оружию и только беззаветное мужество моего однофамильца генерала Максимова спасло всех нас от глобальной беды. Хотелось бы, чтобы этот министр разъяснил бы еще изумленному человечеству, кого они собирались бомбить: Америку, Китай или защитников Белого дома? Что за чушь и на каких идиотов это рассчитано?
И вот наконец прозвучало то коренное, основополагающее слово, которого после всего предыдущего и следовало ожидать: «Измена». Участников заговора привлекают к ответственности по расстрельной шестьдесят четвертой статье Уголовного кодекса РСФСР.
Стоп. Мы это уже проходили. В одна тысяча девятьсот тридцать седьмом, а также и ранее и позднее. И людей моего поколения на этой кровавой мякине уже не проведешь, ибо «измена родине» предполагает врага, в интересах которого эту самую измену совершают. Юристы и следователи тех яростных, но далеко не прекрасных лет вроде Крыленко и Вышинского не утруждали себя долгими поисками такового. К их услугам был весь список иностранных разведок от японской до перуанской включительно. Хочу надеяться, что нынешние апологеты правового государства среди наших профессиональных служителей юстиции не задержатся с соответствующими доказательствами. И вообще, что это у нас за правосудие такое, которое постоянно мечется от обвинительного уклона в оправдательный и обратно? Страшно жить в стране, где судебные решения зависят от очередной газетной кампании!
В противном случае квалификация попытки государственного переворота как измены родине окажется абсолютно несостоятельной. Здесь, к примеру, вполне резонно допустить, что, решившись на антиконституционное действие, заговорщики просто по-своему истолковывали интересы этой самой родины. Победителям не следовало бы забывать, что по недавним опросам общественного мнения, проведенным уже по следам путча, 40 процентов опрошенных высказали его инициаторам полную поддержку. Уверен, что в случае успеха заговора таковых оказалось бы в два раза больше. Сейчас бы самое время не разжигать в массах низменные страсти, а посильно разъяснить этим самым сорока процентам обманутых гибельность для страны избранного заговорщиками пути. Только до этого ли нашим воителям за демократию и права человека, когда появилась сладостная возможность безнаказанно побесчинствовать: сарынь на кичку!
Не следовало бы победителям забывать и о том, что значительное большинство из них делит с побежденными ответственность за соучастие в строительстве в нашей стране величественного здания «реального социализма». Например, в высшей степени уважаемый мной Руслан Хасбулатов догадался расстаться с родной партией лишь спустя несколько дней после подавления путча.
Если принять сегодняшнюю точку зрения победителей на происшедшее, то все жертвы застойных лет — отсидевшие и еще сидящие, близкие убитых и недоживших, изгнанные из страны и оклеветанные — также вправе предъявить им обвинение в измене родине.
Только Боже нас избави от такого сведения счетов! Я лишь радуюсь, что вчерашние представители партийной и советской номенклатуры нашли в себе духовное мужество переосмыслить свою судьбу и пойти навстречу своему народу. Я желаю им на этом обновляющем пути всего самого наилучшего.
Каюсь, я сам «иудейска страха ради» и ради хлеба насущного порою лукавил на бумаге, хотя никогда и ни от кого не скрывал своего негативного отношения к коммунистической идеологии. Это могут подтвердить все мои многолетние друзья от Булата Окуджавы и Юлиуса Эдлиса до Юрия Карякина и Фазиля Искандера включительно. Но тем не менее я никогда не жаждал ни крови, ни мщения по отношению к ее носителям. Признание ими своих заблуждений для меня вполне достаточная моральная компенсация.
Поэтому мне непонятна та радикальная мстительность, которую проявляют сегодня иные нынешние прогрессисты, еще вчера осыпанные всеми мыслимыми милостями и наградами времен застоя. С какой это стати, по какому праву любимец всех современных ему вождей Евгений Евтушенко, чуть не до последнего дня похвалявшийся своей личной дружбой с латиноамериканской Ниной Андреевой — Фиделем Кастро и юдофобствующей марксисткой Ванессой Редгрейв, превращается сегодня в эдакого отечественного Маккарти и устраивает охоту за ведьмами в Союзе писателей? С какой это стати также другой писатель, которого я очень высоко ценю, как прозаика, проживший одну из самых благополучнейших жизней в советской литературе, вдруг призывает народ выращивать пеньку, чтобы вить из них веревки для коммунистов? Неужели им, этим мастерам слова, невдомек, что кроме этической недопустимости для писателя подобной позиции это еще и эстетически пошло?
К тому же, мыслимо ли было, например, чтобы Виктор Гюго, возвратившийся из почти двадцатилетней ссылки, где он пробыл по милости путчиста Наполеона Третьего, стал сводить счеты с братьями Гонкур, которые все эти годы процветали при императорском дворе? Мыслимо ли было, чтобы участник французского Сопротивления Андре Мальро мстил Франсуа Мориаку, занимавшему в оккупированной Франции весьма сомнительную позицию (даже такой активный коллобарант, как Селин,
