и, наконец, «Вся власть мафии!»
И все же я продолжаю утверждать, что расчет на очищающую благодетельность мафиозной диктатуры иллюзорен. Иллюзорны и надежды Запада на ее стабильную долговечность. Получив всю полноту власти, она, как и ее предшественники окажется не в состоянии эту власть реализовать, ибо у нее нет никаких инструментов для такой реализации, кроме ножа и автомата Калашникова, а этого добра и у нынешних навалом. Только все равно ничего не получается.
Вынужденная ежедневно и ежечасно защищаться от напиравших на нее снизу поклонников «дольча вита» за государственный счет, она — эта диктатура в конце концов превратится в кровавый гнойник, который рано или поздно вскроется и разольется по всему миру, возвещая человечеству наступление новой, постхристианской цивилизации — цивилизации криминальной, то есть эпохи Дьявола, всеобщего распада, гибели человека как мыслящего существа, созданного по образу и подобию Божию.
Уже заканчивая эти заметки, я услышал по зарубежному радио изложение статьи некоего профессора Николая Злобина, опубликованной в газете «Нью-Йорк таймс». В ней он призывает американское правительство немедленно установить контакты с российской мафией, поскольку она, по мнению нашего профессора, она одна в состоянии сегодня обеспечить дальнейшую демократизацию России. Разумеется, «демократизация» здесь лишь кокетливый эвфемизм слова «капитуляция». Спешит, торопится догадливый профессор услужить будущим хозяевам, боится, как бы не обскакали. Желающих-то теперь — пруд пруди!
Признаться, когда я слушаю, смотрю или читаю нынешних апологетов мафиозной революции, я, задыхаясь от ярости, мысленно кричу в белый свет, в пространство вокруг себя, в собственную душу наконец:
— Будьте вы прокляты, будьте вы прокляты, будьте вы прокляты, монстры от культуры, предавшие за валютную полушку свой собственный народ и жертвенные идеалы русской интеллигенции. Верю, еще при вашей жизни настигнет вас заслуженное возмездие и, очень надеюсь, от рук тех самых паханов, которых вы навязываете нам сегодня в качестве пастырей и поводырей. Но если все же случится чудо и Россия вырвется из поставленного вами капкана, то я желаю вам в вашей будущей тюрьме оказаться в одной камере со своими нынешними героями, чтобы вы испытали на собственной шкуре все прелести уголовной демократизации. Что ж, по делам вору и мука!
И все же я убежден, им не дано превратить Россию в страну негодяев. В этой стране еще достаточно нравственного здоровья и духовных сил, чтобы преодолеть угрожающее ей историческое забытье. Надо только опомниться, прийти в себя от дьявольского наваждения, осознать, наконец, что нас уже хоронят, и не позволить засыпать себя с головой. Поднимайтесь, соотечественники, пока не поздно, пора подниматься, иначе нас уже никто и никогда не подымет до самого Страшного Суда. Вспомните взыскующие слова большого поэта: «И если ты гореть не будешь, и если я гореть не буду, кто осветит нам тьму?»
Уверяю вас: кроме нас с вами некому.
Всем известно, что Земля начинается с Кремля
Эта советская считалочка пришла мне на память, когда недавно я прослушал передачу «Свободы», посвященную дедовщине. Передача, прямо скажем, в высшей степени впечатляющая. Потрясающие факты, убийственные свидетельства, пафосные обличения. Искренне сочувствую, всячески разделяю, целиком присоединяюсь. Но при этом меня все-таки не оставляет некоторое недоумение.
Давайте рассуждать без эмоций: в армию парень призывается, как правило лишь в восемнадцатилетнем возрасте. То есть в течение долгих восемнадцати лет семья, школа, общество формирует в нем личность, человека с его нравственными принципами, мировоззрением, жизненными правилами. Неужели армия наша и впрямь так психологически всемогуща, что всего лишь в течение одного года способна превратить временно делегированного совершеннолетнего гражданина в палача, монстра, вместилище всех мыслимых и немыслимых человеческих пороков?
Иначе я не могу объяснить себе, как, каким чудодейственным образом вчерашняя жертва первого года службы на второй становится таким же негодяем, что его недавние мучители? Над этим вы не задумывались?
И сдается мне, что Комитету солдатских матерей и всем сопутствующим ему организациям впору обратить свои гневные призывы не к злонамеренному командованию (хотя и о нем не стоит забывать!), а в первую очередь к сыновьям, напоминая им о чести, совести, сострадании к ближнему, великодушии и прочих не менее необходимых для нормального человека качеств?
Например отечески взывать к ним:
— Дорогой Вася (Петя, Степа, Коля)! Бить, грабить и унижать людей нехорошо, некрасиво, богопротивно. Негоже пользоваться положением и силой, чтобы показать свое превосходство перед новичком-сослуживцем. К тому же еще и неблагоразумно, ибо завтра на месте твоей жертвы может оказаться твой друг, брат, родственник, а в других обстоятельствах и ты сам. Или еще проще: Баранкин, будь человеком!
Но, увы, ученые утверждают, что окончательно люди формируются уже к семилетнему возрасту, и коли вы, дорогие мои страдающие матери, не сумели за чуть ли не втрое больший срок вложить в своих детей достаточный запас нравственной прочности, то жаловаться, простите меня, вам не на кого, разве лишь на самих себя.
В связи с этим я позволю воспроизвести здесь рассказ моего старого друга и, на мой взгляд, до сих пор еще по-настоящему не оцененного прозаика Валерия Левятова. Рассказ этот настолько краток и выразителен, что я считаю необходимым процитировать его целиком.
«Действие равно противодействию.
— Рядовой Бокарев!
— Я!
— Ко мне!
— Есть!.. Товарищ старший лейтенант! Рядовой Бокарев по вашему приказанию прибыл!
— Кругом! На месте шагом марш! Рядовой Бокарев!
— Я!
— Встать!
— Есть!
— Сесть! Встать! Сесть! Встать! Сесть! Встать! Живее! Сесть! Встать! Сесть! Встать! Сесть! Встать! Сесть! Встать! Живее! Сесть! Встать! Рядовой Бокарев!..
А ночью солдат плакал, тихонько, чтобы никто не услышал. «Это жестоко! Я же человек!» — шептали губы.
У офицера была жена. «Миша, сходи в магазин», — говорила она. И он шел. «Миша, у меня голова болит», — и он мыл посуду. «Миша, ты глуп как пробка», — и он съеживался и делался похожим на побитую собачонку.
Жена часто уходила из дому. Офицер оставался один. Ему становилось жалко себя, и он бормотал, всхлипывая: «Это жестоко! Я человек!»
Его жена уходила не в театр. Его жена уходила к солдату Бокареву.
Солдат сосал из его жены деньги. Солдат обзывал его жену шлюхой. С солдатом его гордая жена становилась дворняжкой.
А когда, опустив голову, вся униженная и оплеванная, она плелась домой, ей хотелось плакать, губы ее вздрагивали, и она шептала: «Ах, как это все-таки жестоко! Я ведь тоже человек!»
А сверху смотрел на них Бог. И плакал».
Над нами Бог плачет, граждане, а мы все виноватых на стороне ищем. Не лучше ли, не разумнее ли
