«А что, если „Личное“ действительно личное, — подумала я, — закрытое ото всех и от меня в том числе?» Эта ужасная, пугающая мысль заставила лихорадочно работать мое воображение: «Любовница? Что-то непристойное? Он любил другую?» Промелькнув, эти мысли оставили после себя всепоглощающее чувство вины. «Как я могла такое подумать? Ведь это же Мэт, мой Мэт!»
И я вышла из комнаты, оставив в покое мистера «Раз2трислезыу3», и попыталась больше не думать о нем. Но время от времени, как, например, сегодня, он напоминал о себе: «Ну, хочешь знать правду?»
— Смоуки? — снова позвала Келли.
— Иду, — откликнулась я и стала спускаться.
Я все еще чувствую Мэта, жду его.
«Раз2трислезыу3». Премерзкое это занятие — избавляться от прошлого.
Я чуть-чуть волновалась перед тем, как войти в комнату Алексы. Боль стала немного острее, но я справилась с ней.
— Прелестная комнатка, — прошептала Элайна.
— Алекса любила всякие девчачьи штучки, — сказала я, улыбнувшись.
Ее комната — мечта маленькой девочки. Здесь стояла кровать с балдахином, отливавшая всеми оттенками пурпура, покрытая толстым стеганым одеялом с большим количеством мягких манящих подушек, в которые так и хотелось уткнуться. На полу выстроились в ряд по росту разнообразные животные. Их у Алексы была целая коллекция. «Львы, тигры и слонопотамы», — любил шутить Мэт.
И вдруг мне в голову пришла одна мысль, и я удивилась, почему же раньше она не приходила.
С тех самых пор, как я привела Бонни в дом, она спала со мной. Я даже не задумывалась, что когда- нибудь она может войти в комнату Алексы. «Ведь ты никогда не приводила ее сюда, — ругала я себя, — и никогда не спрашивала, нужны ли ей эти игрушки и все это пурпурное великолепие. Значит, пора все исправить». И, встав на колени рядом с Бонни, я спросила:
— Хочешь что-нибудь взять, котенок?
Она посмотрела мне прямо в глаза.
— Все, что душе угодно, — сказала я, сжав руку Бонни. — Правда! Хоть всю комнату целиком.
«Нет, нет, спасибо, — покачала головой Бонни. — Я больше не играю в игрушки».
— Ну и ладно, котенок, — прошептала я, вставая.
— Что ты хочешь сделать с этой комнатой, Смоуки? — ласково спросила Элайна.
Я провела рукой по волосам Бонни и огляделась.
— Ну…
И вдруг зазвонил мой мобильный.
— Сколько же можно! — воскликнула Келли, закатив глаза.
— Барретт, — ответила я и прошептала им одними губами: — Извините.
— Смоуки, это Алан, — низким голосом произнесла трубка, — прости, что побеспокоил тебя сегодня, но это необходимо.
Алан остался за главного в нашей команде, когда я ушла в отпуск. Он прекрасный агент, и даже более чем. И то, что он почувствовал во мне необходимость, настораживало.
— Что случилось?
— Я в Канога-Парке, на месте преступления. Тройное убийство. Омерзительное. Загвоздка в том, что внутри дома шестнадцатилетняя девчонка. И у нее пистолет. Она говорит, что будет разговаривать только с тобой.
— Назвала мое имя?
— Да!
Я замолчала, пытаясь проанализировать ситуацию.
— Прости, ради Бога, Смоуки.
— Не бери в голову. Мы как раз собирались сделать перерыв. Диктуй адрес, мы с Келли скоро приедем.
Я записала адрес и отключилась.
«У смерти отпуска не бывает. Что, впрочем, в порядке вещей. До чего разнообразна моя жизнь! Я пытаюсь обустроить свой дом, а сама думаю вовсе уехать в Квонтико; спешу на помощь молоденькой девушке, чтобы не дать ей разнести себе череп, и даже жую жвачку! Браво, браво!»
Я взглянула на Бонни:
— Котенок…
Не дав мне договорить, Бонни кивнула, мол, все в порядке, иди.
— Не беспокойся, я присмотрю за Бонни, — сказала Элайна.
Я вздохнула с облегчением и поблагодарила ее.
— Келли!
— Я готова!
Присев на корточки рядом с Бонни, я заглянула ей в глаза:
— Ты мне поможешь?
Бонни в недоумении посмотрела на меня.
— Может, придумаешь, что сделать со всем этим зоопарком?
Она улыбнулась и кивнула в знак согласия.
— Вот и чудненько.
Я повернулась к Келли:
— Вперед.
Нас ждут на месте преступления — ну так мы уже идем.
Глава 7
— Надо же, как спрятался, — задумчиво пробормотала Келли, когда мы въехали на одну из улочек Канога-Парка.
Оглядевшись по сторонам, я поняла, что ее удивило. Канога-Парк — пригород Лос-Анджелеса. До столицы совсем недалеко. Можно ехать по оживленной улице и, преодолев всего два квартала, оказаться в предместье. Нечаянное превращение: запрещающий знак светофора, а за ним — тишина. Сам город суетится и бурлит где-то поблизости, а жилые дома попрятались здесь.
Улица, на которой мы оказались, во всем походила на соседние, но тихой ее назвать уже было нельзя. Я заметила по крайней мере пять полицейских машин, фургон спецназа и несколько автомобилей без опознавательных знаков. А надо всем этим, разумеется, кружил вертолет.
— Слава Богу, что еще день, — отметила Келли, глядя на небо, — а то ослепнешь от его фар.
Люди были везде. Те, кто посмелее, топтались на своих лужайках, более робкие выглядывали из-за занавесок.
«Смешно, ей-богу, — подумала я. — Всё болтают о преступности в городе, а самые страшные преступления всегда происходят в предместьях».
Келли припарковалась у тротуара.
— Ты готова? — спросила я.
— С тобой хоть на край света! — ответила она.
Мы вышли из машины, и я заметила, как Келли, скорчившись от боли, оперлась руками о крышу, чтобы не упасть.
— Тебе плохо? — спросила я.
— Остаточные боли после ранения, ничего страшного, — развеяла она мои тревоги и вытащила из кармана куртки флакончик с лекарством. — Викодин — мой маленький помощник. — Она отвинтила крышку, вытряхнула на ладонь таблетку и, проглотив, улыбнулась: — Вкуснотища!
Келли ранили полгода назад, пуля задела позвоночник. Поначалу мы даже сомневались, что она сможет ходить. Я думала, она совсем восстановилась. Ан нет.
