— Где ваши родственники?
— Отцы… в смысле, отец погиб. Мама в Ростове.
— Жены, дети?
— Нет.
— Политические взгляды?
— Ну… не знаю, демократы, наверное.
— Каждый за себя.
— Демократ.
— Демократ.
— Миш, хорош, может?
Винер не повернулся.
— Вы не приняты. Не подходите.
— Что?
Миша выставил руку на выход. Богдановы посмотрели на Антона, он сказал:
— Миш, нам мужики нужны.
— Такие нет.
— В смысле?
— Они не братья, а пидоры.
— Да пусть хоть зоофилы.
— А вдруг они СПИД принесли? Здесь дети, вообще-то, — и Богдановым: — уходим!
От дерева клацнул затвором охранник.
— Скоты, — сказал Юрий.
Миша щелкнул кобурой и глухо брякнул о стол пистолетом.
— Следующий.
— Миш, ты нас всех под удар ставишь. Нам. Нужны. Мужики. Ты не понял?
— Вдвоем пришли, — ответил Миша, — а по дорогам детей и баб полно. Не подбирали, самим бы спастись. Не нужны нам такие, Антон.
Этих опрашивали для вида. Шансов у них не было. Тетка была толстой, без дураков, живот как у беременной стиральной машиной. Еще и видит плохо, и чтобы рассмотреть Мишу или Антона, вздергивает веко пальцем. С ней испитой интеллигент за пятьдесят, с мутными глазами.
— Фамилии?
— Меня зовут Шерон, фамилия — Стоун, а это — мой гражданский супруг, Том Круз. Не узнали?
Антон хрюкнул в кулак.
— Не переживай, тетя пошутила. Вера Богданович, а это — Виктор Анатолич Венятин, ассистент.
— Ассистент? А вы кто?
— Магистр экстрасенсорики.
— Экстрасенс?
— Если побыстрее любите.
— Ну, тогда…
— Поколдовать по-волшебному?
Миша пожал плечами.
— Этому не наливать сегодня, вчера хорош был, — она повернулась к Антону, — проблемы с печенью, сердцем и поджелудочной. Проблемы мягко сказано. Хочешь боль сниму?
— Не против.
— Анатолич!
Анатольич порылся в кармане и бросил Антону пузырек с аспирином. Тетка вздела веко и косым глазом уставилась на Винера.
— Артроз? Ногами позже займусь, а сейчас несварение. Что ел-то?
Антон выдал им желтые повязки и повел по аллее в лагерь.
— До конца и налево, упретесь в столовую, спросите Свету. Веселые вы.
— А у нас выхода нет. Мы, когда плачем, страшные.
— Поэтому и пустили. Я вашего птенчика давно срисовал, как он по веткам скакал.
Надо присмотреться, думала Вера. Не так прост. Их очередь подошла вчера, но она пропускала людей, пока Анатолич подглядывал.
Анатолич, маленький и серый, сливался со всем, как булыжник. У забора рядом с КПП рос клен с широкими ветками, и Анатолич забирался на него и смотрел. Час назад спустился и сказал, что черненький три раза бегал в сортир, ковылял быстрее и задерживался дольше; а ко второму приходила девушка и пилила его, а он морщился. Она хотела отобрать фляжку, к которой он прикладывался, он не отдал.
Это была маленькая уловка. Большими пользовались по другим поводам.
Антон пошел домой, извиниться перед Светкой. Он был старше ее в два раза и жалел ее. Девчушка не умела еще справляться с эмоциями, и в отношениях ее штормило. Из-за пустяка могла дуться, или плакать, но так же легко отходила, к счастью.
У дома перехватил Сашка Погодин. Долго не мог сказать, что ему нужно, сильно заикался.
— Нэ… н-н-нэ… — он выпустил со вздохом воздух, как паровоз пускает пар, приложил пальцы к вискам, поднял брови, и с усилием вытолкнул: — н-н-надо д-дальше ехать. Зде-д-десь все уже.
Глаша объяснила Антону, полтора месяца назад Сашка говорил нормально. Потом ранило. Пуля попала в голову, но, слава богу, не пробила череп, а прошла по касательной, содрав кожу на голове слева. Сашка даже не потерял сознания — его хватило, чтобы вскочить в машину и уехать от стрелявших, но с того дня стал сильно заикаться.
Антон поставил его и еще троих с оружием объезжать на «Фальконе» брошенные деревни и собирать в лагерь все, что может пригодиться, продукты, вещи.
— Бензина сколько осталось?
Сашка начал говорить, но в этот раз заикания не победил; отчаявшись, показал на пальцах пятерку и ноль.
— Последний рейс сегодня, — сказал Антон. — Езжайте к Кармазину, в яшинскую сторону не суйтесь.
Хлопнул Сашку по плечу, пошел домой.
Странно — они никогда не обсуждали, кому чем заниматься. Сложилось само. Антон и Бугрим отвечали за безопасность, оружие, и оборону. Винер с Карловичем ведали беженцами, запасами и приемом в лагерь. Гостюхин натаскивал молодежь — учил драться, стрелять, орудовать ножом. На Игната упала вся хозяйственная махина — люди под его руководством клали печи и рыли выгребные ямы, валили лес и окружали лагерь рвом, и он спал не больше шести часов в сутки, но ему так было лучше.
Антон пришел домой и извинился перед Светой. Простила не сразу, только когда пообещал не пить по крайней мере пару дней, пока печень не успокоится. Отдал ей фляжку и снова пошел к КПП. По пути завернул на склад, взял бутылку вина и половину выпил сразу, а остальное прихватил с собой. Когда перебирал, тошнило. Под языком начинало жечь, и страшно болели живот и спина. Было ощущение, будто кто-то засунул в его внутренности изогнутую стальную проволоку, и шурудит ею. В моче была кровь, и каждый раз, когда он мочился, казалось, от живота к мочеточнику бежит раскаленный стальной шарик. Иногда он не выдерживал и стонал.
Светке с ее детским максимализмом казалось, проблема уйдет, стоит устранить причину. Антон пробовал не пить. Но стоило перестать подпитывать организм алкоголем, начинало болеть сердце. Он не пил два дня, рекорд последней пятилетки, не считая болезни — и на третий у него страшно схватило в груди. Его вырвало, в голове помутилось, и он стал падать, хотел схватиться за что-то правой рукой, но она онемела, и он упал, хорошо Светки рядом не было.
На КПП Миша принимал семью. Муж лет сорока, ничего не решавший, подмявшая его жена, маленькая, румяная, сын-подросток, и с ними дед в коляске. На вопросы отвечала жена. Их фамилия была Павлив, шли они из Оляльино.
— Что у вас?
