– Злая ты стала…
– Слишком добрая была, потому и злая стала… Легче всего тем, которые не злые и не добрые… Эти ко всему приспособятся.
– Решила ты что-то, вижу… – с опаской сказала женщина. – Ты только мне сразу скажи, пока глупостей не натворила!
– Не могу я от него отступиться! – с мукой в голосе сказала Света. – Жить не смогу, пока с ним не покончу!
– Да как же ты… Убить его решила? – в ужасе спросила женщина. – Светка, дурная башка! Не пойду я туда больше! И помогать тебе не буду! В милицию пойду! Все расскажу!
– Сядь. Послушай меня. Плевать, что с ним будет, важно, что будет со мной, – продолжала Света. – А я жить хочу! Свободно, понимаешь?
– Да как?
– Хочу, чтобы с ним то же было, что со мной, – тихо сказала Света. – Чтобы понял…
– Э, не дождешься! – покачала головой женщина. – Ведь для этого любить надо… А он разве может?
– Не может, – согласилась Света. – А я не о любви говорю.
– А о чем?
– Хочу я, чтобы он стал никем… Чтобы прятался, боялся на улицу выйти… Чтобы никому был не нужен… И приятелям своим, и мне… Главное – чтобы мне…
Она закрыла лицо руками.
– Да брось ты его! Умоляю, Светка! Только освободилась, опять лезешь!
– Лезу! – не отнимая рук от лица, говорила Света. – Так и вижу – вот он ходит… Вот говорит… Вот… – Она замолчала. – Вот он с ней спит… – еле слышно договорила она. Уронила руки и разрыдалась, упав лицом в колени горничной.
– Светочка, да может, и не спят! – пыталась та утешить. – Кто знает?
– Я знаю… – глухо доносился голос Светы. – Его я знаю. А она… Что ей делать?
– Да может, все-таки…
Но Света оборвала, поднявшись и вытирая лицо:
– Слушай. Я ничего, понятно, сделать не могу. Убить его?
– Пистолета не дам! – напряглась горничная.
– Оставь на память! – усмехнулась Света. – Не нужен пистолет… Марина нужна!
– На что?
– Две причины. – Света показала ей два выставленных пальца. – Первая: ей там сидеть нечего! Не из ревности говорю, а из жалости! Попалась, может, еще похуже меня! Ведь я во всем сама виновата, а она ни за что терпит, ей Вадим не нужен. И вторая причина: через нее к Вадиму подобраться можно.
– А если бы они тогда мне открыли… – припомнила горничная. – Если бы мы ее вытащили, тогда бы и не было ничего.
– Не она – другая нашлась бы! – отрезала Света. – И опять же, стала бы эта другая со мной дело иметь?
– Да уж, лучше не придумаешь, – вздохнула горничная. – Что ж ты придумала?
– Я хочу его дело погубить…
– Картежное?
– Другое.
– Что же это?
– Пока тебе знать не надо. А если до дела дойдет, тогда скажу.
– Платок для того подкинула?
– Зачем же еще? Должна она эти духи помнить… Когда шла я к ней на встречу, надушилась так – собаки чихали… Она, ничего не сказала, из деликатности.
– И что из этого?
– Завтра, когда пойдешь туда, она тебе обязательно что-нибудь скажет про этот платок… Если это она.
– А если нет?
– Тогда… Тогда скажет он.
– Боюсь! – призналась горничная.
– Не бойся. Отопрешься: дескать, прибиралась, нашла, подумала – ее платок, вот и положила на постель.
– Ладно, отопрусь. А если она?
– Если она, спроси, когда про платок скажет, нравятся ей эти духи, не напоминают ли чего… А там она уж сама.
Света задумалась.
– Скажи ей, если она помнит эти духи, пусть сделает то же, что делала, когда я снизу на ее окошко смотрела. Тут уж гарантия будет.
– На ее окошко смотрела? Это когда же? – пыталась припомнить горничная.
– Это в тот вечер, когда мы ее вытащить пытались. Я в машине часа два под окнами сидела, голову ломала, как ей помочь. И она мне из окошка светом три раза помигала, я ей тоже ответила – фарами. Пусть свет три раза включит и выключит. А кроме нее об этом никто не знает. Если это она, так и сделает. Что матери моей сказали?
– Сказали, что ты уехала… В Италию, нервы лечить…
– Он сказал?
– Кому еще?
– Дай срок… – проговорила Света, отводя глаза. – Дай срок, и никто не будет из-за него страдать!
Горничная покачала головой:
– Дай я хотя бы матери скажу, что ты не в Италии! Выдумают же такое!
– Не смей! – жестко сказала Света. Поправила волосы, упавшие на глаза. – Она чего доброго, пойдет к нему…
– Ладно! – успокаивала ее горничная. – Только с ума не сходи. Все говори, что придумала. Пусть эта помогает, я не против. Но если она та, за которую ты ее принимаешь. А нет – отвяжись от Вадьки.
– Она это! – Света нашла в одной из сумок пачку сигарет и закурила, жадно вдыхая дым.
– Ну, пусть она, – мирно согласилась горничная. – Завтра, так и быть, пойду туда, вот и узнаю. Хотя страшно мне.
– Не бойся.
– Хорошо тебе говорить – не бойся, – обиделась горничная. – Он тебя не тронул, все же ты ему не чужая. А я ему кто? Прислуга. И служу всего год. Даже не он сам меня нанимал.
– Верно, я тебя нанимала, – согласилась Света. – Не иначе, Бог вразумил не говорить, что ты знакомая моей матери. Держалась будто с чужой. Не хотела, чтобы он знал. А не то следил бы он сейчас за тобой и выследил, куда ты продукты носишь. Тебе тоже про Италию соврал?
– Соврал, – подтвердила горничная. – Прихожу… Уже после того, как тебя поймала за руку да сюда отвезла… Прихожу, как будто в первый раз… Будто еще не приходила в тот день. А он красный весь. «Вы, говорит, помойте тут все! – это в твоей комнате. – Уехала она, значит, нервы лечить, в Италию». – «Надолго?» – спрашиваю. «Надолго», – говорит. Ну, я больше спрашивать не стала, правду сказать, поджилки тряслись. Убралась. Вещи твои будто корова языком слизала, ничего не осталось.
Света рассмеялась, но смех ее был горьким.
– А теперь, может, поешь чего? Я ветчины принесла, апельсинов. Хочешь, курочку зажарю?
– Поела я… – Света, казалось, тяготилась этими заботами. – Не хочу.
– Да что ты поела?! Ведь ничего не было.
– Не хочу есть, – упрямо повторила Света. – А вот…
– Что? – напряглась горничная, предчувствуя недоброе.
– Выпить зря не принесла, – завершила Света.
– И не проси!
