рядом — рукой подать — большой замок с высокими каменными стенами и круглыми башнями — Нижегородский острог.
Мама как-то сказала папе, что в этой тюрьме недавно сидел Максим Горький и что здесь Максим Горький сочинил такие вот стихи:
Аркадий уже знал, что писатель — это тот, кто сочиняет книги, и книги Горького он даже видел на столе у папы. За что же его в тюрьму посадили? Не грабил никого, не убивал, а его за решетку? Непонятно… И фамилия не сладкая у него — Горький. Плохо, видно, живется писателям.
Недавно ходили с Талочкой на большую реку Волгу, долго смотрели, как грузили на большой белый пароход тюки, мешки, бочки. И еще они там услышали песню. Хорошая песня! Сидели, слушали, запоминали мотив и даже слова, пришли домой, запели: «Вставай, подымайся, рабочий народ…» А как дальше — забыли. Слова трудные, непонятные. А мама говорит, что нельзя так громко петь. А почему? «Жил-был у бабушки серенький козлик» сколько угодно можно. А вот эту нельзя…
У взрослых много непонятного, и они редко объясняют, а чаще говорят: «Еще мал, вырастешь — узнаешь». А знать все интересно!
Вот если идти от дома все прямо-прямо по Варварке, то будет кремль и высокие зубчатые стены, потом Откос, а внизу под горой Волга. Там на пристани работают грузчики — люди, что песню пели. Папа как-то сказал Талочке, что Волга их кормит. А Талочка не понимает, как это кормит. Аркадию, например, все понятно: грузчики удят рыбу в реке и едят ее…
Аркадий очень любил Волгу — реку со множеством больших и маленьких пароходов. Особенно нравились ему прогулки по Волге на пароходе, но такое счастье выпадало редко, только по воскресеньям.
Ездили Голиковы обычно на «тот» берег — на Моховые Горы. Какая это была радость для маленьких Голиковых! Собирались они на Волгу за два дня. Но вот наконец Талочка и Аркадий в сопровождении Петра Исидоровича и Натальи Аркадьевны на пароходе. У парохода хорошее имя — «Надежда».
С реки тянет сырой ветерок. Грязные пятна нефти плывут по воде. Коснется луч солнца грязного пятна — и вдруг загорится оно всеми-всеми цветами радуги!
Крикливые чайки провожают пароход. На палубе у перил толпятся пассажиры. Дребезжат электрические звонки, снуют официанты с подносами, вкусно пахнет кухней, которая где-то рядом.
Плещут о берег мутные волны, и кричат за кормой белые чайки. Вот проплыл угрюмый монастырь со своими древними таинственными башнями. А там уже рядом заветное место — Моховые Горы. Аркадий давно знает, что никаких гор там вовсе нет, а просто есть чудесный лес, где можно вдоволь побегать и порезвиться.
Осенью Волга бывает неприветливой, угрюмой и пустынной, не видно на реке ни белых пароходов, ни огромных черных барж.
Но эта осень, осень 1910 года, совсем ни на что не похожа.
К середине октября Волга покрылась льдом, на улицах появились лошади, запряженные в сани, и вдруг — опять весна. Волга снова проснулась, на реке загудели пароходы.
О необычной осени говорил весь Нижний Новгород: вот оказия, судоходство вторично поднимает флаги!
Однажды Петр Исидорович вернулся со службы подавленный. Губы его дрожали. Он протянул Наталье Аркадьевне свежий помер газеты «Нижегородский листок» и проговорил:
— Толстой ушел из дому!
Аркадий знал, что Лев Толстой — это писатель, ну как Горький. Но почему так расстроены родители? Что плохого в том, что взрослый человек, да еще притом с бородой, ушел из дому: ведь не маленький, никуда не пропадет…
Теперь весь Нижний только и говорил что о Толстом. Потянулись долгие тоскливые дни. Петр Исидорович и Наталья Аркадьевна с утра отправлялись за свежей газетой.
В туманный осенний день пришло известие: Лев Толстой скончался.
Наталья Аркадьевна заплакала и сказала:
— Какое горе для всей России! Умерла совесть русского народа.
О Толстом говорили повсюду: на улицах, в конторах, лавках и, конечно, в доме Голиковых.
Вместе с мамой Аркаша пошел через Острожную площадь в Народный дом.
Залы и хоры Народного дома полны людей. Кто-то в черном поднялся и зачитал телеграфное сообщение о смерти Льва Толстого.
Весь зал встал. Страшная тишина опустилась на задрапированный черной материей зал. Многие плакали.
А потом говорили речи. Из этих речей Аркаша понял только, что Толстой был очень хороший человек и добрый и что он хотел, чтобы у всех была хорошая жизнь.
…Семейство Голиковых увеличивалось. Еще в Льгове родилась сестренка Оля и в Нижнем — Катя.
Жизнь становилась все труднее. Наталья Аркадьевна все чаще стала говорить о работе: ведь это немного облегчило бы положение семьи.
Однажды в газете она прочитала объявление, что родильный приют доктора П. П. Миклашевского продолжает прием в акушерскую школу. Наталья Аркадьевна поступила в школу.
Теперь к хлопотам по дому прибавились занятия на курсах. Наталья Аркадьевна уже не могла уделять столько внимания детям, как раньше.
С маленькими занималась хлопотливая тетя, которая жила в их семье и переносила все невзгоды беспокойной и кочевой жизни Голиковых.
Новый, 1912 год старшие Голиковы встречали с тревогой.
Они чувствовали, что все скромнее становятся их надежды на будущее, которое почему-то рисовалось безрадостным. Было такое чувство, что они стоят на распутье.
«С кем идти, какой путь выбрать в жизни?» — часто думал Петр Исидорович. Один из путей он уже испробовал в 1905 году, когда некоторое время состоял в партии социалистов-революционеров: этот путь принес ему большие разочарования.
Нет, рассвет обязательно настанет — в это Петр Исидорович верил. Верил потому, что после ночи всегда настает утро. Это неизбежно.
Наталья Аркадьевна тоже делилась с мужем грустными мыслями. Вот прошел год с тех пор, как умер Толстой. Сколько прекраснодушных слов говорила интеллигенция! Проводились пожертвования в клубах, в земской управе. Собирались даже открыть народный университет Льва Толстого. И все забыто, словно и не было тяжелых вздохов, слез, клятв и торжественных обещаний.
Нижегородские интеллигенты пока усердно занимались попечительством, благотворительностью. Был затеян даже праздник «белого цветка». Через Большую Покровку повисли плакаты: «Помните, сегодня день белой ромашки, покупайте цветок, жертвуйте на борьбу с чахоткой!»
Петр Исидорович видел, как на Малой Покровке группа продавщиц окружила молодого человека в потертой тужурке, предлагая купить цветок.
— Ни за что не куплю! — упорствовал молодой человек.
— Но почему вы не желаете помочь несчастным? — допытывались продавщицы — молоденькая барыня и гимназистка в дорогом пальто, отороченном серебристым мехом.
— Пятак мне не жалко, — ответил он. — Только чепуха это, а не доброе дело. Хоть весь год продавайте ромашку, а чахотка в подвалах все равно будет жить. Другие меры нужны…
— Уж не революция ли, молодой человек? — усмехнулись продавщицы.
— А там увидим, что будет. Увидим!
Молодой человек прав, так думал и Петр Исидорович. Пока есть подвалы, чахотки не избежать. И белый
