Я же заснула, прижавшись к нему, как всегда. Мне смерть не грозила; что до влюбленного, я не сомневалась: моя любовь отведет любую беду, нависшую над его головой.
Может, это была беспочвенная уверенность и моим надеждам вскоре предстояло истаять под первыми лучами солнца, и все же на рассвете случилось чудо. Меня разбудил Ксен, уже вооруженный, в доспехах, и со странным выражением в глазах сообщил:
— Царь просит о перемирии!
Невозможно, но тем не менее то был успех.
— Это случилось вскоре после того, как встало солнце: мы с Софосом отправились к верховному командующему, и все еще беседовали с ним, как вдруг появился один из наших и объявил, что к нам гости.
— Гости? — повторил Клеарх.
— Да, — ответил воин. — Послы от Великого царя просят, чтобы ты их принял.
Мы уже намеревались произнести: «Пусть войдут», — так нас удивило услышанное, но Клеарх проговорил:
— Скажи им, что я занят.
— Но ты ведь не занят, Клеарх, — возразил Софос.
— Напротив, — ответил тот. — Я размышляю над тем, как их принять. Кратковременное ожидание лишь пойдет им на пользу. Мы не должны показывать, что жаждем вступать в переговоры, иначе персы решат, что мы слишком слабы. Но есть еще одна, более важная, причина. Я хочу, чтобы мои воины предстали перед послами причесанные, в блестящих доспехах, чтобы щиты их отражали солнечный свет. Пусть все выглядит так, будто дисциплина нисколько не пострадала и моральный дух по-прежнему высок: послы должны передать Великому царю не столько мои слова и требования, сколько рассказ об армии, выстроившейся в полном боевом порядке. На все это нужно время. Я приму их, когда настанет подходящий момент.
И он поведал нам историю об осле, которую глашатай по его повелению распространял в лагере, и все мы смеялись над нею, хотя тревога полностью не исчезла. Прошел почти час с тех пор, как сообщили о прибытии послов; теперь, кажется, их примут.
Ксен еще не закончил, как затрубили сбор и воины бросились на площадку в середине лагеря.
Явился Клеарх.
Он расчесал волосы, собрав их на затылке. Доспехи его сверкали, в левой руке Клеарх держал копье, в правой — жезл командующего.
— Воины! — начал он. — Послы Великого царя просят меня принять их. Я хочу, чтобы вы выстроились в четыре ряда, ровной шеренгой: они должны видеть перед собой армию, а не отару овец. Вы хорошо меня поняли?
Предводитель двинулся вдоль строя и, если видел воина, ломавшего порядок, при помощи удара жезлом заставлял его встать ровно в линию. Потом выбрал восьмерых, самых высоких, самых мускулистых, которым предстояло играть роль его телохранителей. Труба зазвучала снова — то был знак надеть на руки щиты и сомкнуть ряды. Под лязг металла Клеарх велел передать гонцам, что готов их принять.
Явились трое посланцев, и сразу же стало очевидно, насколько они поражены стройностью наших рядов, их безупречным порядком и грозным блеском оружия. Парни испытывали жесточайшие муки голода и тем не менее стояли прямо, выпятив грудь, перед чужестранцами, дабы продемонстрировать, что они не сломлены и ничего не боятся, а даже, напротив, способны внушать страх. Я увидела Сократа-ахейца с непокрытой головой впереди своих воинов, Агия-аркадийца, опирающегося на копье и похожего на статую Ареса, Менона-фессалийца, блиставшего, словно звезда Орион, которая приносит несчастье, — на плечах его красовался плащ невероятной белизны: как он этого добился? Видела Агасия-стимфалийца и Глуса.
Они стояли перед первым рядом, в десяти шагах друг от друга, словно фигуры на шахматной доске. Не хватало только Софоса. Он всегда куда-то исчезал в подобных ситуациях — растворялся в воздухе словно мираж. Послы сообщили, что царь намерен заключить перемирие, но хочет получить обещание не чинить грабежей и не предпринимать воинственных действий. Клеарх ответил, что, прежде чем давать какие-либо обещания, он хочет накормить своих людей, и это условие должно быть выполнено немедленно, иначе греки нападут с мощью, на какую только способны.
Проговорив эти слова, он обернулся к воинам, словно в доказательство того, что не шутит.
Вероятно, он оговорил это со своими полководцами, поскольку те тоже обернулись, и случилось своего рода чудо. Тысячи воинов, от первого до последнего, наклонили щиты, так что солнечные лучи отразились. В результате этого стремительного движения создалось впечатление, будто пламя охватило фалангу.
Персы побледнели. Не мешкая вскочили на коней и через несколько мгновений пропали из виду.
Через некоторое время они вернулись, и мы поняли, что Великий царь, вероятно, находится очень близко. Или не он, но тот, у кого есть полномочия принимать решения от его имени. Послы сообщили, что требования Клеарха принимаются. Нам предлагалось следовать за проводниками и еще до наступления вечера мы достигнем нескольких деревень, где найдем еду и питье в достаточном количестве.
Спасены.
11
Нам предоставили проводников, но путь оказался не из легких. Постоянно встречались каналы с водой, и мы каждый раз должны были изобретать способ пересечь их. Клеарх показывал пример, первым взяв в руки топор и подступаясь к толстым пальмам, дабы смастерить из них мостки — по ним проходили люди, повозки и лошади. Иногда, если не находилось материала для сооружения достаточно широкого моста, разбирали повозки: колеса перекатывали, прочее сплавляли по воде, словно плоты; на том берегу их снова собирали.
Видя, что Клеарх, несмотря на свой далеко не юный возраст, трудится, не щадя себя, молодые воины также работали с полной отдачей.
Я и прежде замечала, что эти люди, исчерпав, казалось бы, последние силы, снова каким-то чудом находят их. Сама тоже начинала верить в легенду о воинах в красных плащах и понимать: каждый из них стоил десятка азиатов, противостоявших им.
Наконец под вечер мы прибыли в условленное место, к деревням, расположенным среди плодородной долины. Там росли сотни пальм, усыпанных финиками, стояли десятки амбаров характерной стрельчатой формы, доверху наполненных пшеницей, ячменем и спельтой, а также кувшинами с пальмовым вином. Полководцам пришлось строжайшим образом запретить сразу же набрасываться на еду и вино, дабы люди не отяжелели сверх меры. Даже после небольшого количества пищи многие все равно почувствовали себя плохо, их рвало, они мучились от сильной головной боли.
Лекари видели причину в местном вине, к которому греки оказались непривычны, а также в пальмовой капусте — очень жестких ростках с большим количеством трудно перевариваемых волокон. В любом случае люди утолили голод и восстановили силы.
Я много раз спрашивала себя, почему царь поступил, именно так. Достаточно было выждать время, пустить в ход хитрость, сбить врагов с толку, и тогда голод и упадок сил решили бы исход противостояния. Почему он этого не сделал? Такому поведению может быть лишь одно объяснение: царь полагал, что выдержке воинов в красных плащах нет предела, что они несгибаемы. Очень странно также, что он не приказал отравить еду и воду, при помощи которых мы утоляли голод и жажду. Ксен объяснял это благородством души Артаксеркса: дескать, Великий царь просто восхищался их храбростью и мужеством, считая, что люди подобной закалки не заслуживают недостойной смерти.
Может быть. Непреложно одно: на следующий день явилось посольство от Великого царя. Высокая делегация. В нее входили кум Артаксеркса и Тиссаферн, один из самых выдающихся полководцев персидской армии, отличившийся в битве против Кира, готовившийся занять место убитого царевича в качестве наместника Лидия. Они прискакали на великолепных нисейских конях с золотой и серебряной
