этапов подъема в высокогорную долину Од; для меня он стал «неметоном», святилищем на лоне природы в глубине лесов, неподалеку от источника с живой водой, что пульсирует, подобно человеческой крови, в венах земли, оживляя ее таинственное сердце. Его биение может услышать лишь тот, кто умеет улавливать эхо подземных течений, наводняющих мир.
Я не друид, вопреки мнению тех, кто пытается навесить на меня этот ярлык, дабы потом уличить в противоречии. У меня нет никакого желания оживлять бледные тени кельтских жрецов, ушедших от нас двадцать веков назад, я не собираюсь восстанавливать их доктрины или ритуалы. В то далекое время любые священнодействия могли выполнять как социальную, так и культурную функцию, но сейчас положение дел изменилось. Я никогда не принимал участия в маскарадах, затеваемых некоторыми «кельтами», во время которых они, облачившись в белые одеяния и нацепив странные знаки отличия (в том числе и германскую символику, свастику), присваивают себе звание кельтских священнослужителей «во имя вечного друидизма». Не стоит забывать, что друиды исчезли в период завоевания Галлии Цезарем не только потому, что их преследовала римская власть, но и потому, что сами они стали христианскими священниками. Тогда зачем искать друидов там, где их нет? Зачем стремиться к реставрации друидизма, не имеющего ныне ничего общего с теми друидами, что жили в эпоху Цезаря и Верцингеторига? В наше время человек очертя голову бросился в волны древних учений, увлекаясь фольклором порой не самого лучшего качества. Могу ли я испытывать доверие к людям, заявляющим, что они являются истинными друидами, о чем им сообщили небеса, попутно открыв великие тайны наших предшественников? Конечно, некоторые из неодруидов стремятся лишь к тому, чтобы обрести утерянное друидическое знание, найти его следы в древних мифах и легендах. Однако они увязли в той же трясине, что поглотила в конце XVIII века галльского эрудита Иоло Могранвга, блистательного «собирателя древностей», интеллектуала, которому все же недоставало источников. Итак, я не друид, упаси Боже! Но я могу узнать (точнее, почувствовать) места, так или иначе связанные с друидами: они и поныне сохраняют свой сакральный дух.
Древние улицы, отмеченные печатью средневековья, руины старинного собора, удивительное переплетение улочек и закоулков, в которых царит ничем не нарушаемое спокойствие, — таким остался в наших воспоминаниях Але. Средневековые улочки неизменно вызывают во мне теплое чувство. Я грезил ими, бродя по склонам Пюи-ан-Веле, в стенах Конкарно и Эгюмор, в горах Динана и Бо-де-Прованса или под сенью Руанского собора. Это было время, когда Средневековье целиком и полностью овладело моим воображением, оставляя свой след в каждом написанном мною романе. Но, увы… То средневековье исчезло, лишь порой оно еще возникало в пламенном романтическом сознании Виоле-ле-Дюка или его коллег-англичан. В конце концов, у меня осталось то, что дорого мне: грубая красота руин Гластонбери в Англии, где «покоится» король Артур и королева Гиневра: край Тинтаджел в Корнуолле, наполненный легендами об Артуре и Мерлине, о Тристане, Изольде и короле Марке; навевающая грусть монастырская ограда Клонмакнуаз в Ирландии, где были записаны основные произведения гэльского фольклора. Не меньше их я люблю Монсегюр, чей суровый грубый облик лучше любой реконструкции истории напоминает о той драме, что произошла в его стенах. Но Але покорил мое сердце: бродя по его улочкам, я неожиданно почувствовал себя в другом измерении, напоминающем Иной мир кельтов, который я без устали ищу уже долгое время.
Но все же Але не был нашей конечной целью. Мы добрались до Ренн-ле-Шато, на этот раз решив оставить его храм без внимания. Нам лишь хотелось вновь очутиться в этом краю, быть может, увидеть в нем то, что прежде ускользнуло от нас… Ренн-ле-Шато не обманул наших ожиданий: мы вновь погрузились в атмосферу, окружавшую нас в первый приезд, атмосферу непостижимого спокойствия и полной гармонии. И все же тайна пока что оставалась тайной, несмотря на то что в этот раз я был более подготовлен к ее восприятию: перед поездкой я внимательно изучал источники, повествующие о том, что происходило в этой скромной деревушке Разе. Позавтракав все в том же ресторанчике, укрытом в тени парка, мы побродили по деревне. Затем нас ожидало путешествие по той же пыльной дороге, ведущей в Ренн-ле-Бен. Сделав остановку у кладбища, у «двойной могилы» синьора Флери, мы отправились на северо-восток, желая отыскать знаменитую гробницу неподалеку от деревни Арк. Насколько я знал, в ее окрестностях находился тот самый могильный камень, что был изображен на полотне Никола Пуссена: тот, на котором пастухи пытаются разобрать надпись «Et in Arcadia ego» («И я бывал в Аркадии»). Конечно, аркадским пастухам так и не удалось постичь истинный смысл этого изречения. Разумеется, гробница была «поддельной»: она появилась на свет уже после картины Пуссена (но кому это понадобилось?). Само собой, нам не удалось ее найти. И мы решили отправиться дальше.
Причиной тому был новый факт, открывшийся в биографии Мон. Ей было известно, что ее отцу принадлежал дом в местечке Мутуме неподалеку от Разе, в самом сердце Корбьеров, которых ни я, ни Мон хорошенько не знали. Поскольку отец Мон покинул этот дом и вдобавок запретил родной дочери появляться в этих краях, нас, естественно, мучило любопытство, избавиться от которого можно было лишь одним способом: отправиться в Мутуме. Это и заставило нас покинуть Ренн-ле-Шато, пересечь Ренн-ле-Бен и подняться к Серру, где еще некоторое время мы крутились в поисках знаменитой гробницы, увековеченной Пуссеном. Затем наше странствие продолжилось. Зеленеющие долины перемежались с пустошами, где, очевидно, водилось немало змей. Наконец на горизонте появилась Мутуме, пустынная деревня, выжженная солнцем. Изнывая от жажды, мы пошли искать прибежища в единственном на всю деревню баре-ресторане. В его зале уже вовсю веселилась и шумела компания во главе с местным жандармом, разглагольствующим больше и громче всех; очевидно, их веселье уже было подогрето изрядной порцией «Корбьеров». Никто из них и головы не повернул в нашу сторону. Мы сели, мечтая утолить жажду хотя бы одним глотком холодной воды… Тщетная надежда. Не менее четверти часа мы терпеливо ждали, когда же появится хозяин бара или тот, кому поручено обслуживать клиентов в этом заведении. Шумная компания продолжала громко болтать, не обращая на нас ни малейшего внимания. Так ничего и не дождавшись, мы с достоинством покинули ресторан, разумеется, бывший на хорошем счету в справочнике «Мишлен». Почему-то «Мишлен» забыл предупредить нас, что обслуга этого заведения, видимо, состоит из зомби… Этот забавный эпизод напомнил мне об одном старом телефильме, действие которого происходило в одной деревушке в Корбьерах. Его название выпало у меня из памяти: помню лишь, что главную роль в нем играла восхитительная Клотильда Жанно, к сожалению, слишком рано ушедшая из жизни. Суть фильма в том, что два человека очутились в деревне, полностью оторванной от внешнего мира: телефон не работал, по дороге невозможно было ни въехать, ни выехать, а жители вели себя так, словно ничто их не беспокоило, своим поведением напоминая более роботов, чем людей. Иными словами, герои попали в область, напоминающую кошмарный сон, где реальность и вымысел столь тесно переплетены, что невозможно отличить, в каком мире ты находишься. Так вот, в то послеполуденное июньское время 1986 года в Мутуме (Од) я вдруг почувствовал, что оказался в Ином мире. Мне показалось вдруг, что компания в том баре- ресторане была лишь видимостью: меня окружали люди, подобные «silentes» латинских поэтов. Те самые люди, живущие своей жизнью в стеклянной башне посреди океана, о которых поведали нам древние ирландские легенды: их можно увидеть, но они не могут ответить ни на один вопрос, заданный им отважными мореплавателями. Странное ощущение — странный край…
На улицах Мутуме царила пустота. Послеполуденное солнце заливало дома, глядящие на нас слепыми окнами, отметающими всякую надежду на встречу с живыми, подобными нам существами. Следуя некоторым указаниям, мы нашли дом отца Мон, покинутое людьми жилище, кровля которого тем не менее была в отличном состоянии. Мы бесцельно шатались по деревенским улицам, которые все до единой выводили к пустоши. Наконец, подустав от ходьбы, мы вернулись на площадь, где я оставил автомобиль.
Неожиданно деревенскую тишину нарушил звук мотора: на площадь выехал грузовичок, передвижная бакалейная лавочка, подающая весть о своем прибытии громкими гудками. И вот тут свершилось чудо: в тот же момент из всех домов, казавшихся нам покинутыми, на безлюдную площадь хлынула толпа женщин. Плотным кольцом окружив машину с бакалейщиком, раскладывавшим на лотке свой товар, кумушки оживленно закудахтали-затараторили на разные голоса: деревенские жители, проходившие мимо, здоровались с нами столь приветливо, словно мы были их старыми знакомыми. Конечно, все это лишь укрепило мои представления об Ином мире. Как мифический город Ис, ушедший в глубины моря и порой вновь всплывающий на поверхность вод, Иной мир мог появляться перед глазами странника лишь в определенные периоды времени: в этот момент его обитатели могли расспросить либо что-либо попросить у случайно оказавшегося в нем путника.
