быть!
Сто процентов!
А сейчас сколько пожмешь?
Сто тридцать, наверное, пожму.
Да, ты не можешь 130 пожать в принципе!
Могу!
А это уже конец тренировки, я уже и руки загрузил и грудь загрузил. Повесили сто тридцать, я не выжал. По сути, не выжал килограмм, может быть, пять. Но не выжал.
Ааа! Я же говорил!
И в течение месяца это постоянно: “Ну, что когда сто тридцать пожмешь?!” А в зал нас больше не водили, то есть один раз сходили и все. И я никак не могу доказать, что сто тридцать-то я легко и сейчас выжму. Смех смехом, а состояние такое, думаю: “Да, он меня подъебывает. Он ищет повод, хочет меня за пиздобола выставить”. Потом-то я понял, что он прикалывается, ищет развлечения и себе и меня растормошить хочет, потому что в тюрьме-то невесело, мысли тяжелые, он видит, что мне хреново. А я чувствую, что меня хотят подвести, что сто тридцать не выжал. Я в зал хочу, а не водят. Потом не охота стало и заниматься. В камере можно было это делать бутылочками с водой, баулами, материалами дела, отжиматься приседать. Но мне не охота. “Да, ладно! На фиг надо! Скоро выйду... Может быть”.
От нечего делать через неделю после приезда в тюрьму начал вести дневник, потому что еще на воле привык вести и “Формат” и Живой журнал, чего-то отписывать постоянно. Когда приходил адвокат, я диктовал ему свои записи. Никакие бумаги выносить нельзя, клочка бумаги адвокату не передать – постоянно ведется видеонаблюдение и прослушка – можно только продиктовать ему на ухо, а он это запишет. Дальше все публиковалось в живых журналах. Сперва у меня была куча незаконченных дел на воле, мне казалось, что надо сделать одно, другое... отдать распоряжение, что бы сайт открыли, что бы форум подвесили, что бы того обосрали, что бы этого избили, что бы ролик смонтировали, статью выложили, что бы в топ ее обязательно вывели, то есть жизнью еще жил вольной. Неделя, две, три, месяц, потом понимаю, что связь постепенно обрывается. Когда адвокат приходит раз в неделю, то уже особо не займешься злободневной пропагандой. Руку с новостного пульса убрал... Стал писать уже больше для себя какие-то заметки, более вдумчивые, не просто сиюминутная пропаганда, а мысли стали более глобальные и философские. Записывал-записывал, потом адвокату передавал для публикации. Потом постепенно и это стало сходить на нет, адвокат стал ходить реже, потому что никаких процессуальных действий не велось. А мусора хоть и приходили, чтобы общаться со мной, делали это специально без адвоката. Еще были глупые предложения, вроде того: “Давай, ты извинишься перед либералами, скажешь, что ты попутал немножко. Что идея уже в прошлом осталась, что повзрослел, отошел. Просто дашь заднюю, отречешься от идеи на камеру. И все нормально у тебя будет, уйдешь сразу домой и получишь условный срок”. А суть этого в том, что каково было бы людям, которые мне верили, шли за мной, смотрели мои ролики, увидеть эту запись? Где я говорю: “На хуй это все! Я отрекаюсь, я ничего больше не хочу, либералы нормальные парни. Извините меня, пожалуйста, все. Я поехал домой”. Это был бы удар по всему, что я делал. И по моим соратникам. Предложения такие были постоянно, и на суде предлагали извиниться, дать заднюю и получить условно. Не знаю, может быть, меня бы и отпустили, потому что я стал бы вообще не интересен. Меня даже было бы лучше отпустить, я бы потом оправдывался, что на меня надавили, и я на камеру отрекся, это не по-настоящему все, это хитрый ход, чтоб из лап ЗОГа вырваться... Но это было бы несмываемое пятно и я не мог просто этого сделать. В принципе, чтобы выйти или получить поменьше срок, люди идут и на дачу ложных показаний и ничего в этом такого зазорного нет, если при этом никто не страдает. Я и на первом и на втором суде давал ложные показания. Я же обвиняемый, я имею право врать. Я врал, что я никого не знаю. Ясен хрен, что я знал и тех людей, которые были в Билингве и на ” Ку-клус- клане”. Врать суду – святое дело, врать милиции – святое дело. А публично отрекаться от идеи – это плохо, это антипропаганда, сдавать соратников еще в сто раз хуже. Я решил, что лучше отсидеть.
Еще по ночам я периодически беседовал с Рикусом. Виталик Рикус сидел за бандитизм, за похищение ребенка, вымогательство, – куча статей. Он очень любил рассказывать:
Как же ты призывал людей убивать?! Это же тоже люди. Как ты можешь судить?!
Мне было интересно оттачивать свои агитаторские навыки на человеке, бесконечно далеком от Идеи. В тюрьму попал – надо же с людьми общаться. Вот и разговаривали с ним. Честно говоря, я тогда не знал, что он сидит за похищение ребенка. Это придает особую пикантность, что человек, который занимался такими благородными делами, как киднеппинг и разбой, рассказывает, что все люди равны и нельзя человека судить по его отношению к национальности, вероисповеданию и происхождению. Он был похож на тролля из Гарри Поттера. Который Гермиону поймал в туалете. С толстым пузом, узкими плечами и большим лбом, маленькой головой. Смешной такой тролль, но здоровый, похож на карикатурного бандита. Он по ночам писал письма своей жене.
Открывал библию и списывал оттуда. По десять, по пятнадцать страниц: “Да убоится жена мужа своего. Да возлюби ближнего своего”. Писал целые трактаты. Жена у него очень религиозная, она даже отвечала ему такими же цитатами их библии на пять страниц. Самый прикол был, когда мы узнали, что жена Рикуса забеременела и скоро родит.
Как это так-то?! Ты сидишь уже полтора года, а она у тебя родит скоро.
Ну, она мне не изменяет. Жена у меня верная. А без ребенка жить – грех! Она пошла в банк спермы, взяла там материал, сделала искусственное оплодотворение, родит ребенка и у нас будет счастливая семья, когда я выйду лет через пятнадцать...
Ну, да. Какой доверчивый большой мальчик, в сказки верит.
В середине августа повели меня на кассационную жалобу по поводу меры пресечения. С 99 привели меня на 77, где были оборудованы помещения для дистанционного участия в судебных заседаниях. 99 – это федеральная тюрьма, блок, отдельное здание на территории “Матросской Тишины”.
Адвокатша-то все на “Матроску” ходила, меня пыталась найти. “Здесь такой не содержится!” Следак ей вообще сказал, что меня убили при попытке к бегству. У нее паника началась:
Как!? Убили моего подзащитного!?
Да, убили.
Я же ему мясо носила не так давно. Как так убили?! Не может быть!
Они просто не сказали, куда меня спрятали. Вроде на “Матроске”, на “Матроску” приходит, – нет такого. Никто же не сказал, что именно на 99.
Так вот, повели меня на касатку. Привели на 77/1. Там клетки с телевизорами, а напротив видеокамера стоит. Я захожу сел, идет трансляция судебного заседания. Три адвоката, Сергей Беликов, Александр Васильев и Елена Савко. Зала и тех, кто пришел меня поддержать, на мониторе не видно. Прокурор требует оставить меру пресечения без изменений, адвокаты по очереди зачитывают свои речи, почему именно меня стоит отпустить. Я и замечательный человек, и творческая личность, впервые задержан и привлечен к ответственности, работу имел в Москве, и жилье имел, и положительно характеризуюсь по месту работы. Если буду сидеть с уголовниками – нахватаюсь блатных привычек и тюремных понятий, то есть
