Я все продиктовал.
- Нормально, дня через три будут. Давай, удачи!
Нарядчик обрадовался, что все прошло, что я его не обманул. Сразу зарядил своего шныря:
- Давай, найди ему тапки, а то он в карантине свои проебал. Устрой в нормальной секции. Помыться отведи!
А я сижу, мне неудобно – от меня воняет потярой! Потому что за две недели в карантине, что мы там въебывали на улице, стираться или мыться нам никто не давал.
Спали мы только по ночам, и отдыхали мы только ночью -днем ты не можешь ни отдыхать, ни спать – ничего! Тем более, что холодно, постоянно идет снег. Снег шел и пятого мая, и потом восьмого, в мой день рождения, такого я никогда еще не видел!
Я, короче воняю, ноги не просыхали вообще в принципе, ботинки иногда почти высыхали – если их удавалось поставить на печку, но все равно не до конца и везло не всегда.
- Давай, сушись, в себя приходи, в порядок себя приводи.- Говорит нарядчик. Кличка у него была Зверь. Так-то от фамилии, но может и от того, что явками занимался.
- А что со жратвой-то решить?
- Да со жратвой нормально будет. Тебе не хватало потому, что в карантине был, на улице целый день. Будешь на бараке сидеть, нормально все будет хватить.
- Ну, посмотрим.
- Иди в секцию, устраивайся там, отдыхай.
Пошел, умылся, помылся с помощью полотенца, постирал носки, постирал трусы, постирал термобелье, постирал робу. Взял у кого-то робу поносить на некоторое время. Сразу запрягли писаря, чтоб он нарисовал мне бирки. У каждого, кто поднимается – бирка карантиновская, белая, из кусочка простыни, с фамилией, написанной синей ручкой, и подписью “карантин”. Когда поднимаешься на зону, тебе дают черную бирку с белой надписью. Принесли эти бирки, пришил одну на телогрейку, одну на робу, и пошел в секцию отдыхать.
Барак там – это здание такое, длинной метров сорок, одноэтажное, с двускатной крышей, посередине коридор и по бокам идут секции: десять жилых секций, плюс комната начальника отряда плюс помещение воспитательной работы и склад.
В каждой секции печка, печки все выходят в коридор, зимой их затапливают каждый день с утра, чтобы было тепло. Потому что отопления другого нету, а холода там жуткие.
Поселили меня в козлячью секцию. Там жило шесть козлов: дневальные, шнырь нарядчика, старший дневальный барака, один из явочников, писарь... короче, все козлы.
Днем секция пустая, только ночники спят. Ну я сижу, по первости мне делать нечего было, я стал рисовать, писать письма. Ко мне заходят люди, пообщаться, познакомиться. Один заходит, полублатной тип по кличке Саган, который при этом тусовался постоянно с козлами, не поймешь его, мутный наркоман.
- А ты чего? А как? А откуда? А кто по жизни? Давай не теряйся, а то с мужиками общаться надо. Они интересуются, кто ты, чего ты, а ты в секции, сидишь картинки рисуешь... Они к тебе интерес потеряют и потом тебе общаться будет не с кем...
- Ладно, разберусь. Тишины хочется.- Я думаю, ну в хуй мне не тарахтело это общение, я уже на этапе наобщался, в карантине наобщался.
- Если чего-то надо, обращайся.
- Ну, понятно.
Как меня от экстремизма лечили.
Дня через три после распределения вызывают меня в штаб. Что может быть там хорошего? Ничего, кроме гадостей и подлянок. Прихожу. Сидит там мент, которого все зовут Джабраилыч. Имя не помню, но что-то типа “фистула”... Дагестанец лет пятидесяти. Крупный, видно, что когда-то спортом занимался. На него, пока я одевался, мне успели дать характеристику. ” Он пиздобол. Не обращай внимание. Главное гривой кивай. Все, что он будет говорить – это хуйня. Но во всем с ним соглашайся. Иначе весь мозг тебе выебет!”
- Осужденный Марцинкевич Максим Сергеевич, статья 282… – Начал автоматом доклад.
- Здравствуй, Максим. Ты мне скажи, ты что, скинхед, да?
- Да. Национал-социалист.
- Вот моя задача – она в чем заключается здесь? Чтобы ты вышел отсюда нормальным человеком, а не экстремистом. Ты же не любищь кого? Людэй с цветной кожэй? Правильно? Правильно.
Смотрю, ему вообще пофигу – отвечаю я ему, нет. Сам с собой продолжает разговор. Голову опустил и киваю периодически.
- Негр он цветной?- Я киваю.- Он рождается каким? Черным. Правильно? Когда взрослеет он какой? Черный? Черный! Когда он стареет и умирает у него кожа какая?
- Черная.- отвечаю я, не поднимая головы. Еле сдерживаюсь, чтоб не заржать.
- Значит негр черный! А вот когда рождается русский – у него кожа какая?
- Белая?
- Нет! Кожа у него розовая! Когда он взрослеет – кожа какая?
- Белая?
