- Нет, ничего не знаю.
- А лидеры кто, знаешь?
- Нет, не знаю, кто лидеры.
- Вообще, ты можешь мне сейчас сказать, что ты про них ничего не знаешь, и что они не нацисты. Они только притворяются ими, и на самом деле они клоуны какие-то и их вообще нет в Екатеринбурге.
- Откуда я могу знать, клоуны они или нет, я про них ничего не слышал.
- Да-нет, у меня тут отчетность надо закрыть. Дали задание, собрать материалы про “Русский образ”, а про них никто ничего не знает. А мне сказали, что ты какое-то отношение к нацистам имеешь, сказали к тебе прийти, взять характеристику на этот “образ”. Мне, чтоб отчитаться, надо, что бы ты сказал, что они клоуны, что они никогда ничего не делали и к нацистам никакого отношения не имеют.
- А вы так-то не в курсе, какое я имею отношение к нацистам?
- Нет, но вроде ты за экстремизм сидишь.
- Ну-да.
- Ладно, давай заполнять.
- Напишем, что я про них ничего не знаю, ничего не слышал. И не в курсе, что они хотят.
- Хорошо. Как зовут?
- Максим Сергеевич Марцинкевич.
- Кличка есть какая-нибудь?
“Блин. Мент пришел явно неподготовленный. Вообще не знает, куда. Как его в отдел по борьбе с экстремизмом взяли?” Собственно, так и спрашиваю:
- А вы, реально, не знаете, кто я, чего?
- Нет. Я вообще раньше экономическими преступлениями занимался. Сейчас нас расформировали, оставили только по борьбе с экстремизмом. Раньше с бандами боролся и работал в основном по экономике, раскрывал всякие ОПСы. А сейчас, типа, банд не осталось, только экстремисты. Вот этой фигней занимаюсь.
- А что на самом деле банд не осталось?
- Да, хрен его знает, как так получилось. Понятно, что они остались, но сказали, что надо заниматься вами. Вот и занимаемся, что делать-то? Работа такая.
- Ладно. Клички нет.
- Записывает.
- Давай, напишу, что эта организация притворяется националистами, а на самом деле ее вообще нет.
“Хрен его знает... Как-то нехорошо писать. Я, вроде, слышал что-то о “Русском образе”, но не хочется ему говорить”. Говорю:
- Нет, пишите, что я ничего про них не знаю. Ведать не ведаю, и вообще это не известная мне организация.
- Ладно, тоже сойдет.
- Написал, довольный ушел.
Выхожу от него. Как удачно все прошло. Видать, когда борцы с экстремизмом приезжали про Формат вынюхивать, с ними был начальник местного отдела по борьбе с экстремизмом. А это его подчиненный. Ему, видно, самому было лень идти, подчиненного отправил. Ну, и хорошо.
Проходит месяц, вызывают меня в штаб, в спецчасть. Выдают толстую папку с документами. Там материалы дела о признании “Формат18? межрегиональной общественно-политической организацией, осуществляющей экстремистскую деятельность. Нифига себе! Когда это Формат18 стал межрегиональной общественно-политической организацией?! Я, может быть, где-то память потерял, что я регистрировал. Почитаю.
Пришел на барак, открываю папку, там мой приговор по первому делу, приговор по второму делу, какая-то оперативная информация на участников Формата. “О, хорошо”. Там домашние адреса, телефоны, кто опасен, кто не опасен, носят с собой ножи, занимаются спортом. Мои показания, что Формат18 был открыт на мою зарплату, что снималось видео, – все, что я говорил в показаниях, ничего секретного и нового нет. Но в комплекте с оперативной справкой и какой-то интересной аналитикой , что осуществляется деятельность в 64-х регионах Российской Федерации, что по уровню угрозы для национальной и государственной безопасности сопоставимо, кое в чем даже превосходит, террористическую угрозу. Надо бороться. Предоставлены фотографии со сборов, фотографии из качалки, фотографии роликов. Смотрится довольно зловеще, что реально какая-то организация есть, ячейки существуют. И пара приговоров ребятам, одному двадцати лет, другому семнадцати, которые выкладывали ролики Формата в интернет в разных городах. Материалы в этих приговорах: допросы мамы, допросы друзей ребят, которые сказали:
Да, у меня сын националист.
Да, Витька националист. Говорил: “Россия для русских!”
это показания на предварительных следствиях, потом суд приговаривает к штрафу или исправительным работам за разжигание вражды и признает этих людей лидерами ячейки Формат18 в своем городе. Интересно, что на предварительном следствии все люди дают показания, что да, являлся националистом, ходил в бомбере, кричал “Seig Heil!”, но потом на суде они понимают, что хоть показания и правдивые, что страшного сказать, что человек националист? Я, например, никогда этого не скрывал, и даже на следствии был уверен, что это нормально сказать, что да, я националист. Но потом на суде люди понимают, что это единственное доказательство твоей вины. Кроме того, что ты и твои близкие сказали, то ты являешься националистом, доказательств никаких быть может, потому что все остальное не доказывает
