человеком. Этим человеком был Биран.
— Расскажите мне о них, — попросила Мэри.
Почему я должен все время всем помогать, подумал Дьюкейн, а сам не могу принять помощи? Я хочу, чтобы кто-нибудь помог мне. Я бы хотел, чтобы Мэри могла мне помочь. Он сказал:
— Это все чужие тайны.
— Присядем здесь на минутку.
Они дошли до леса. Мэри села на ствол поваленного дерева, Дьюкейн — рядом с ней. Он постучал ногой по грибам пергаментного цвета, волнами растущими на влажном боку ствола. Нежная коричневая подкладка грибов, собранная в складки, как девичье платье, рассыпалась по сухим листьям. Пара щеглов задумчиво копалась в маленьких джунглях коровьей петрушки и дягиля.
— Вы поссорились с Кейт? — спросила Мэри. Она не смотрела на него. Она поставила корзину на землю и, глядя на нее, качала ее ногой, обутой в коричневую сандалию.
Она наблюдательна, подумал он. Впрочем, это очевидно.
— Да. Но не всерьез, совсем нет.
— Кейт найдет способ помириться, вы знаете, она всегда все исправляет. Она вас так любит! А в чем еще дело?
— Я должен что-то решить, это касается одного человека.
— Девушки?
Ее вопрос слегка удивил его.
— Нет, мужчины. Это довольно серьезное решение, оно определит всю жизнь этого человека, а я чувствую, что недостоин решать его судьбу, я сам чувствую себя никуда не годным и аморальным.
— Никуда не годным и аморальным — Мэри повторила эту странную фразу, как будто она абсолютно точно поняла ее смысл. — Но вы ведь знаете механику принятия решений?
— Да, я умею принимать решения.
— Может быть, лучше подумать о самом решении, а не о себе? Пусть сама механика действует, и неважно, какой вы.
— Вы совершенно правы, — сказал он. Он чувствовал себя в присутствии Мэри необыкновенно спокойным. Странно, но он обрадовался, что она не протестовала против его самоуничижительных реплик, а дала правильный совет. Она каким-то образом убедила его в существовании вечной моральной основы. Она, думал он, подчиняется тем же законам, что и он. Он обнаружил вдруг, что подобрал край ее платья и ощупывает его. Она надела в тот день лиловое платье из крепа. Щупая материю, он подумал вдруг о красно-полосатом платье Кейт и о платье Джуди с голубыми и зелеными цветами. Дамы и их наряды.
Он быстро сказал, бросив край платья:
— Мэри, вы не будете возражать, если я скажу, как я рад за вас и за Вилли.
— Но ничего не решено пока. Вы же знаете.
— Да. Я знаю. Но все равно рад. Передайте Вилли привет. Я не хочу вас больше задерживать и думаю, мне не стоит идти с вами.
— Хорошо. Вы поговорите с Полой, ладно? И с Пирсом?
— Да. Прямо сейчас. Кого первым встречу, с тем и поговорю!
Они встали. Мэри, откинув волосы, повернула к нему свою узкую русую голову. В горячей пестрой тени глаза ее казались туманными. Они неловко постояли так несколько мгновений и потом, махнув на прощанье друг другу руками, разошлись.
32
— Что ты там делаешь, Мэри?
— Мою посуду, Вилли.
— Не надо, я сам займусь этим попозже. Лучше поговори со мной.
— Я переложила малину в кувшин и посыпала сахаром. Мы можем съесть ее за чаем.
— Можем…
Есть вместе с ним еще было непривычным делом, незаурядным событием, как пикник, как евхаристия. Жара в комнате создала род приятной бархатной тишины, в которой человек не шел, а плыл.
Вилли вытянулся в кресле рядом с очагом, рубашка его была расстегнута, обнажая седую поросль на груди, казавшуюся косматой майкой. Он почесывал ее. Мэри поставила стул между ним и столом и села, положив руку ему на плечо. Это не было лаской. Скорей так прикасаются к любимому, но не одушевленному предмету, к рулю машины, например.
— Пола придет читать «Энеиду»? Я так рада, что ты ее уговорил.
— Нет, сегодня она взяла выходной.
— Вы уже много прочли?
— Читаем шестую книгу.
— О чем она?
— Эней спускается в подземный мир.
— А что он там делает?
— Он встретил там тень своего кормчего Палинура. Палинур заснул и упал в море с кормы корабля и утонул. Так как его тело не предано земле, Харон не хочет перевозить его через Стикс. Но Эней говорит, что люди из той местности, рядом с которой он утонул, возвели ему гробницу и основали его культ, и вся область носит теперь его имя. Эти новости обрадовали бедного парня больше всего на свете!
Сердце Мэри сжалось от песенного речитатива Вилли. Она спросила:
— Как ты думаешь, каждый должен спускаться порой в нижний мир?
— Ты имеешь в виду — в поисках мудрости?
— Да.
— Конечно, нет. Там темно, нечем дышать, и скорей там можно испугаться до смерти, чем научиться чему-нибудь. Пусть классная комната жизни будет светлой и проветренной!
Мэри вспомнила визг тормозов и ужасный крик. Она должна рассказать об этом Вилли, раз она уже рассказала Джону. Теперь надо рассказать и Вилли. Но только от этого ей легче не станет, как стало легче тогда. И она знала, что сегодня она неуклюжа и неловка.
Она сказала:
— А ты научился там чему-нибудь?
— В Дахау? Конечно. Я научился, как согреваться, трясь об стену, как становиться почти невидимым во время обхода, как иметь долгие-долгие сексуальные фантазии…
— Извини, я дурочка.
— Нет, что ты, моя дорогая. Но просто лишь немногие инициации носят искупительный характер, и я сомневаюсь, что спуск в ад может чему-нибудь научить. Он только ускоряет уже существующий процесс и обычно означает деградацию. Видишь ли, в аду не хватает энергии, чтобы изменить что-то. Вот в чем смысл ада.
— Я думаю, по крайней мере, человек там узнает, кто он такой на самом деле.
— Даже не это. В конце концов, что такое — человек? Мы — тени, Мэри, тени.
— Я уверена, что ты там не деградировал.
— Перестань, перестань, это неподходящие разговоры для славной девушки в такой славный день.
— Вилли, ты займешься со мной немецким — позже?
— Если хочешь, дитя мое. Но зачем тебе немецкий? Он не так уж важен. Почти все важнее изучения немецкого.
— Но я бы хотела все делить с тобой, — сказала она, — твои воспоминания, твой язык, твою музыку, твою работу. И не могу. Я всего лишь, всего лишь женщина.
— Женщина, но это значит много.
