- Что с тобой? Авария? — участливо спросил старый шофер.
- Пойдем к завгару, Карп Иванович. Все сразу расскажу, — устало ответил Караулов.
Он шел, тяжело переставляя ноги, как человек, у которого болит каждая косточка. Карп Иванович подхватил Караулова под руку. Около двери в диспетчерскую стояла бочка с водой и несколько вкопанных в землю скамеек — «курилка». Караулов опустился на одну из этих скамеек. А из диспетчерской уже спешил к нему навстречу заведующий гаражом.
- Что с тобой? Где механик? Где машина?! — выпалил он на ходу целую очередь вопросов.
- Машина потерпела аварию, товарищ завгар, — по-военному коротко сказал Караулов и даже встал, хотя лицо его искривилось от боли.
- Сиди, сиди, — усадил его завгар и сам сел рядом с ним на скамейку. Свободные от работы шоферы столпились вокруг. — Рассказывай, как и где гробанулся?
- На мою машину погрузили тонну риса, — начал Караулов, — подарок от совхоза шоферам за ударную работу по вывозу хлопка. Поехали мы. Только сделали с десяток километров, засорился бензопровод. Колонна ушла вперед, а со мною остался Гани Рустамович. Наладили мы все и поехали дальше, догонять колонну. А я перед этим две ночи не спал — горячая работа была. Спать хочу, спасу нет. Ну, однако, машину веду нормально, а все же тяжело. Гани Рустамович видит такое дело и говорит: «Давай баранку да полезай в кузов. Отдохни». Лег я в кузове на мешки — и как в омут головой. Сразу уснул. Сколько спал, не знаю. Вдруг меня выбросило из кузова на землю. Когда я опамятовался, гляжу, а это Крутой спуск к мосту через Черную речку. Левый столб у перил сломан, да и сами перила разбиты, а машина внизу в реке.
- Как же он так? — вырвалось у завгара. — Уснул, что ли, Гани? Где он сейчас?!
- В больнице, — ответил Караулов, — в «скорой помощи». Спустился я вниз к машине, гляжу — стоит она, бедная, вверх скатами. Из кабины гармошка получилась. Дверца левая приоткрыта, и в ней лежит Гани Рустамович. Видать, выскочить хотел, да не смог. Разбился он сильно. Все время без памяти. А на шоссе как назло ни одной машины. Из головы Гани Рустамовича кровь течет. Перевязал я, как сумел, своей рубахой. Потом подходит машина, колхозная полуторка. В кузове пусто. Нарвали мы с шофером немного травы, но шофер один везти нашего механика не согласился. А больше машин не видно. Устроили мы механика в кузове, голову его я к себе на колени положил, руками придерживал, чтобы особенно не било, так и доехали до города. И прямо в «скорую помощь».
- Ну и что?! Выживет? Что врачи сказали? — раздались взволнованные голоса. Караулов обвел всех столпившихся около скамейки тяжелым взглядом и тихо ответил:
- Врачи сказали — плохо. Надежды мало. Разбит очень.
- Может, понести ему что-нибудь надо? — спросил в наступившей тишине ученик Карпа Ивановича.
- Ничего ему пока не надо, — печально покачал головой Караулов. — Без памяти он. Мать известить надо.
- К ней, пожалуй, ты сам поезжай, — предложил Карп Иванович. — Ты свидетель всему, сам и расскажешь.
- Правильно, — поддержал шофера завгар. — Только ты сам как? Сможешь?
- Раз на ногах стою, значит смогу. Бюллетень мне все же дали на пять дней, — ответил Караулов. — За машиной моей надо съездить.
Завгар молча посмотрел на Карпа Ивановича. Тот утвердительно качнул головой, хотя только что мечтал о том, как доберется до дома и отоспится за весь этот беспокойный месяц, проведенный на хлопкоуборочной.
- Возьми с собою слесаря и человек пять подсобных рабочих, — разрешил завгар. — И придется торопиться, а то вконец раскулачат машину. У самого шоссе лежит.
11. КОМСОМОЛЬЦЫ ДОЛЖНЫ ПОМОЧЬ
В просторном и светлом коридоре школы имени Первомая на доске объявлений висел большой лист бумаги. На нем темно-синими чернилами плакатным пером была выведена четкая, как приказ, фраза: «Комсомольцы 8-х, 9-х и 10-х классов останутся сегодня после шестого урока на закрытое комсомольское собрание».
Во время перемен в коридорах школы очень оживленно. По утрам здесь шумят беспокойные «первоклашки». Вообще, утренние часы отданы в распоряжение младшего поколения школьников. Старшие классы занимаются во вторую половину дня. Школа работает в три смены. С раннего утра до позднего вечера гудит от сотен ребячьих голосов трехэтажное просторное здание школы имени Первомая.
Объявление о закрытом комсомольском собрании заинтересовало всех. Комсомольцы недоумевающе перешептывались. Ведь очередное комсомольское собрание было всего три дня тому назад. Прорабатывали двоечников и обсуждали план работы. По этому плану следующее собрание должно быть не ранее чем через две недели. Что же могло произойти такого, что потребовало срочного созыва собрания?
Некомсомольцы делали вид, что их совсем не интересует, почему созывается внеочередное собрание, да тем более закрытое. Но по подчеркнуто независимому виду можно было сразу понять, что их-то этот вопрос как раз больше всего и интересует. Ведь комсомольцам на собрании все равно все станет известно. А вот уйти из школы, не узнав, о чем говорилось на закрытом собрании, очень трудно. Любопытно все-таки. И объявление написано необычно. Как сигнал тревоги. Директор ходил растерянный и сильно расстроенный, в школе уже побывало несколько комиссий. Все они запирались с директором и завучем в кабинете, а о чем говорилось за запертой дверью, не узнал никто, даже комсорг школы Вася Симкин. Вася всегда был «в курсе». Но сейчас даже с комсоргом директор не счел возможным поделиться тайной, хотя, к чести Васи, нужно признать, что он никогда не был болтлив и ни разу не обманул доверия директора.
Расстроенный этим, самолюбивый юноша сегодня даже пропустил два урока. Правда, это были литература и история — предметы, всегда легко дававшиеся Васе. Но войдя в школу и увидев на доске лаконичное объявление, Вася обругал себя дураком. Что-то, видимо, произошло за время его отсутствия в школьном коллективе, а его, комсорга, не было на своем посту, Прочитав еще раз объявление, он, важно помахивая портфелем, направился дальше по коридору, рассчитывая встретить хотя бы одного из членов бюро и узнать, в чем дело. Ему повезло. У окна стоял, вернее, перевесившись через подоконник, разговаривал с приятелем, стоящим на дворе, Игорь Непринцев.
Васе смертельно захотелось подбежать и отвесить портфелем хорошего «леща» Непринцеву. Но считая такой поступок недостойным комсорга школы, он спокойно подошел к окну и положил руку на плечо Игоря. Непринцев оглянулся и, увидев Симкина, обрадовался.
- Васька! Куда ты провалился? Объявление видел?
- Видел. Кто писал?
- Я. Петр Никитич просил собрать комсомольцев. Обязательно всех. За тобой посылать хотели.
- Что за спешка, — пожал плечами явно недовольный комсорг. — Ведь никакой подготовки к собранию не проведено. О чем будем говорить?
- Ничего не знаю. Петр Никитич сказал, что с нами хотят побеседовать по одному очень важному вопросу.
— Кто?
- Не знаю.
- Как же так, без повестки дня? — заволновался Вася. — Выступающие в прениях не подготовлены, и объявление несуразное.
- Почему несуразное? — обиделся за свое творчество Непринцев. — Чем плохо?
- Надо было писать по правилам. Вначале число и месяц, потом название нашей школы. А после этого: «Назначается закрытое комсомольское собрание». И про обязательную явку указать.
- Ну, возьми и перепиши, — усмехнулся Игорь. — Сделай все по правилам, как таблицу умножения.
- При чем тут таблица?.. — не понял Вася. Но звонок на урок прекратил начавшиеся прения комсорга
