Непринцев торопился и, кажется, совсем не обратил внимания на короткий разговор у крыльца.
Оставшись один, Гурин недовольно огляделся. Положив полевую сумку на землю, он сел на нее, тщательно поддернув брюки, чтобы не помялись. Теперь кусты укрывали его с головой, и, невидимый ни с крыльца, ни с тротуара, Гурин видел всех, кто выходил из школы. Надо было ждать. И куда делся Гришка Молчанов? Костюнчик ближе его сидел к выходу, одним из самых первых выскочил на улицу и был уверен, что Гриша из школы не выходил. А встретиться с ним было еще более необходимо, чем с Непринцевым.
Когда Игорь в своем выступлении упомянул рядом с Гуриным Жорку Мухаммедова, Костюнчику показалось, что внутри у него что-то оборвалось. Все тело сразу стало холодным. А сердце словно сжала холодная, жесткая рука. Сжала и долго не отпускала. Но когда первый испуг прошел и Костюнчик огляделся, первое, что неприятно поразило его, был взгляд Гриши Молчанова.
Сидя на два ряда дальше Гурина, Гриша пристально и словно вопросительно смотрел на него. Позднее, выступая с трибуны, Костюнчик снова видел только взгляд Молчанова. И чем яростнее Гурин отказывался от дружбы с Зарифовым и Мухаммедовым, тем больше презрения видел он в этом пристальном взгляде.
Гриша все еще не показывался. Вот выбежали последние, задержавшиеся в школе комсомольцы, за ними спустился по ступенькам и ушел полковник из уголовного розыска. Несколько минут на крыльце не было ни души. Наконец распахнулись двери, и на крыльцо вышел директор в сопровождении учителей. Костюнчик разглядел расстроенное лицо завуча, прыгающую около директора сухопарую фигуру классного куратора Абдуллы Асатуллаевича, и злорадно усмехнулся, подумав: «Ну, эти двое теперь устроят Непринцеву голубую жизнь».
- Нет, товарищи, нужно признать, что ребята правы, — донесся до Костюнчика гулкий командирский голос одного из учителей. — Ведь в большинстве их выступлений звучало прямое обвинение нам. И знаете в чем? В том, что мы учим их математике, физике, истории и другим предметам, но не воспитываем из них граждан. И они, по моему мнению, правы.
«Историк разоряется, — подумал Костюнчик, неприязненно глядя на высокую фигуру говорившего. — Этот горой за Непринцева встанет. Как бы его нашим куратором не сделали вместо Асатуллаевича».
Но вот ушли и преподаватели, а Гриша Молчанов как сквозь землю провалился. «Проглядеть его я не мог, — подумал Костюнчик, поднявшись с земли и направляясь в школу. — Сидит где-нибудь. Переживает».
Он оказался прав. Гриша Молчанов действительно был в школе и даже не выходил из зала, сейчас он сидел на одном из широких, настежь распахнутых окон, взобравшись с ногами на подоконник. Окно выходило на улицу, и со своего моста Гриша видел все: и то, как Костюнчик останавливал Непринцева, и как сидел в засаде за кустами.
«Слышать он, конечно, ничего не мог, — сообразил Костюнчик. — но видел все. Вот чертов тихоня!»
- Ты чего сидишь, как сыч? — громко окликнул он Гришу. — Кого ждешь? Пошли.
- Пошли, — вяло согласился Гриша. — Ты зачем вернулся?
- За тобой. Увидел, что ты сидишь таким сычом, — снова ввернул Костюнчик понравившееся ему слово, — и вернулся. Чего ты нюни распускаешь? — И он попытался дружески положить руку на плечо соскочившего с подоконника Гриши. Но тот сразу же пошел к двери, и рука Костюнчика только скользнула по его плечу. Они вышли на улицу и зашагали по асфальту тротуара. Гриша молчал. Не знал, как приступить к разговору, и Костюнчик. Так, не проронив ни слова, они прошли почти квартал. Еще полсотни метров и Костюнчику надо поворачивать налево, а Грише направо.
— Ты чего молчишь? — чтоб прервать затянувшееся молчание, спросил Костюнчик.
- А о чем говорить? — по-прежнему вяло спросил Гриша.
Он, пожалуй, более всех в классе был ошеломлен тем, что произошло с Юрием Зарифовым. Хотя ни Жорка, ни Костюнчик при нем никогда не говорили о Зарифове и ни разу не попытались познакомить его с министерским сыном, Гриша интуитивно почувствовал, что между Жоркой и гибелью Зарифова есть невидимая, но прочная связь. Настойчивость, с какой Жорка при помощи Костюнчика стремился поближе познакомиться с ним, теперь начинала казаться Грише одним из звеньев этой тайной цепи. В чем тут дело, он еще не мог понять, но выступление Костюнчика на собрании убеждало Гришу, что такая связь существует. Замеченная Костюнчиком вялость Гриши на самом деле была растерянностью. Он неожиданно почувствовал, что стоит на самом краю пропасти. Нужно было действовать, причем действовать немедленно, а как действовать, Гриша и сам не знал. Сидя на подоконнике, он и пытался разобраться во всем происшедшем, но безуспешно.
- Так значит, по-твоему, нечего говорить, — донесся до него голос Костюнчика, и Гриша с удивлением, увидел, что они дошли уже почти до поворота. — Как тебе поправилось выступление Непринцева?
Что же, он все правильно говорил, — несколько оживился Гриша. — В том, что случилось с Юркой, виноваты и мы, комсомольцы.
- Значит, виноват и ты? — насмешливо спросил Костюнчик. С Гришей он держался смело и даже покровительственно, не то что с Непринцевым.
- Значит, и я, — согласился Гриша.
- А Непринцев виноват в том, что ты спекулируешь билетами у кино? — ехидно спросил Костюнчик.
- Ну, знаешь… — задохнулся от неожиданного оборота разговора Гриша. Костюнчик испуганно шарахнулся в сторону — таким страшным показалось ему лицо Молчанова. — Ну, знаешь, ты лучше молчи, недоносок старой суки… — вдруг выкрикнул он с яростью.
Всю грубость, всю циничную грязную брань и угрозы, которых вдоволь наслушался Гриша от своего отчима, выплеснул он сейчас в лицо растерянного Костюнчика.
- Запомни, вшонок! Если пикнешь еще раз, я из тебя дрессированную мартышку сделаю. Сам в уголовку пойду и расскажу все. Понял? Ну так вот, засохни и не пикай, — бросил он напоследок и, отвернувшись от Костюнчика, побежал в сторону своего дома, еле сдерживая слезы.
Едва переставляя ноги, добрался Костюнчик до своего дома. Многое передумал он, бредя по скверу к знакомой калитке. Резкий отпор Молчанова перепугал его. При мысли, что Гриша может пойти в уголовный розыск, в глазах Костюнчика темнело, а земля под ногами казалась зыбкой, ненадежной. Что же делать? Если этот полковник из розыска заинтересуется делами Жорки Мухаммедова, то ему, Костюнчику, несдобровать. Жорка выдаст его. Пусть в гибели Юрки Зарифова ни Костюнчик, ни Жорка не виноваты. Все равно. Если уголовный розыск возьмется за Жорку… «А я, дурак, испугался Непринцева.
Игорь брехнул на собрании — и все. Сам-то он ничего не знает. Вот Гришка, тот может. Подтвердит, что я почти каждый вечер встречался с Жоркой — и все. Что же делать?»
На одно мгновение в голове Костюнчика мелькнула мысль — самому пойти в уголовный розыск и во всем покаяться. Но он сразу же испуганно отмахнулся от нее. Судить, может быть, и не будут, но отец узнает все. Да и не в отце главное. Пахан отомстит за предательство. Если даже Жорку посадят, через других достанет. У него не один такой Жорка…
Сильные люди мечтают о преодолении трудностей на пути к поставленной цели. Слабые мечтают о том, как избежать трудностей. Сильным мечта помогает побеждать, слабых убаюкивает, уводит, хотя бы на короткий срок от трудностей и невзгод, которых, мечтай не мечтай, все равно избежать нельзя.
И Костюнчик спрятался в мечту, как робкий человек, испуганный кипящим на улице боем, закутывается в одеяло, а на голову кладет подушку, чтобы не слышать стрельбы за окном. Сейчас, даже в мечтах, Костюнчик не искал путей борьбы, путей активного вмешательства в события. Он все отдавал на волю случая. «Вдруг, — мечтал Костюнчик, — завтра меня увидит Пахан. — Пахана он никогда не видел и знал о нем только из рассказов Жорки. — Я ему понравлюсь. Он скажет Жорке: «Возьми десять тысяч, нет, лучше сто тысяч рублей, передай их этому замечательному юноше и скажи ему, что мы больше не будем тревожить его. Он оказал нам и так немало услуг. А теперь — амба! Хватит. Жаль, если такого умного и храброго парня заподозрит уголовка и испортит его карьеру». Но подобное поведение Пахана, который, как рассказывал Жорка, был безжалостным и жестоким человеком, даже в мечтах показалось Костюнчику маловероятным, и его мечтания потекли по другому руслу: «Жорка всегда соскакивает с трамвая на ходу.
