имущество: от старых портянок до соболей и золота включительно. Полковник заглянул в портфель и вытащил открытку, обнаруженную при обыске. «Да, вполне возможно, что золото здесь, — подумал он, еще раз прочитав текст. — Но в каком же доме по улице Дальней живет этот Сева… Стоп! Ведь Коновалов живет именно там, и его зовут Севастьян Парамонович! Такое имя, сейчас не часто встретишь. Значит, ему и писал Каракурт.
- Алеша! — окликнул полковник сидящего на заднем сидении Кретова. — Ты не помнишь адрес Коновалова?
- Дальняя сто двадцать шесть! — в один голос ответили Кретов и сидящий рядом с ним Кариев.
- Вот к нему мы сейчас и заглянем, — решил Голубкин. — Надо заехать в отделение милиции. Людей взять на всякий случай.
Внешность Севастьяна Парамоновича Коновалова была строгая, можно сказать, даже аскетическая. Высокий и очень худой, с глубоко запавшими большими черными глазами, смотревшими на всех с настороженной враждебностью, с длинной, чуть засеребрившейся от седины бородой, он походил на убежденного раскольника, старца из старинного таежного скита. Впрочем, худоба его шла не от нездоровья и телесной немощи. При всей своей худощавости Коновалов обладал железным здоровьем, и его костлявый кулак по силе удара уступал разве только кувалде.
А вот усадьба Севастьяна Парамоновича и в самом деле напоминала отгородившийся от мира скит. Земляная стена-дувал, огораживающая его усадьбу, была наполовину выше обычной. По верху стены были вмазаны осколки битого стекла, остро обрезанные жестянки и куски колючей проволоки. Попробуй лихой человек перебраться через эту стену — до самой смерти не забудет он предусмотрительности Севастьяна Парамоновича.
Под стать стене и пес, охранявший усадьбу. Огромная киргизская овчарка, с обрезанными для злобности ушами, рычала не только на входивших во двор, но даже и на тех, кто проходил мимо калитки.
Непрошеных гостей Севастьян Парамонович встретил неприветливо. Хотя все прибывшие с Иваном Федоровичем были одеты в обычные пиджаки и брюки навыпуск, Коновалов сразу же понял, что это за люди. Отворив калитку, он остановился в ней и недружелюбно спросил:
- Чего надо? Отец за сына — не ответчик. Аркашку забрали — вся в доме перевернули, баранов искали, а теперь снова за баранами пришли.
- Нет, — ответил Голубкин, — не за баранами, я за вами.
- Зачем я вам понадобился? — нахмурился Коновалов. — Я к тому делу касательства не имел.
- Все может быть, Севастьян Парамонович, — улыбнулся Голубкин. — А вот не узнавать старых знакомых не годится. И двери загораживать не стоит. Невежливо, а главное бесполезно.
- Не знаю я вас, — хмуро ответил Коновалов, не отходя, однако, от калитки. — И чего скалитесь? Дело говорите.
- Неужели не узнали Ванюшку Голубкина? — весело рассмеялся Иван Федорович. — Ну, того, которого ваш дружок Самылкин чуть на тот свет не отправил.
При упоминании фамилии Самылкина Коновалов вздрогнул и, протестующе подняв руки, попятился от калитки. Голубкину даже показалось, что он слегка побледнел.
- Господь с вами! — скороговоркой зачастил Коновалов. — Разве узнаешь через столько-то лет. Я и Игнашку, почитай, уж лет двадцать пять не видел.
- Ну, а врать зачем? — резко проговорил Голубкин, входя в калитку. — Игнашку Самылкина вы видели совсем недавно. Дельце с ним не одно обделали и даже барахлишко его у себя спрятали.
- Господи! Воля твоя! — воскликнул Коновалов. — Да за что такая напасть? Я откуда вы такое взяли, товарищ, извиняюсь, гражданин начальник? Игнашку я и видеть не видывал, и слыхом не слыхивал. Клевета это.
- А это все подтвердит вам сам Самылкин, — прервал причитания Коновалова Голубкин и приказал Кариеву: — Обыскать!
При обыске в карманах у Коновалова ничего не нашли.
- Что ж, пойдемте в дом, — сказал Голубкин. — Веди, хозяин. Показывай свои хоромы.
В сопровождении Коновалова работники уголовного розыска вошли в дом, оставив во дворе двух милиционеров.
В трехкомнатном домике Коновалова все блестело: блестели недавно покрашенные полы, спинки и шарики никелированных кроватей, новая, словно только что из магазина, мебель, чисто протертые стекла окон, и особенно киоты множества икон в передних углах каждой комнаты. Даже разостланные на полу домотканые половики и те, казалось, тускло поблескивали. Видно было, что чистота пола и новизна вещей являются предметом особых забот хозяев дома.
- Что это, — огляделся Голубкин, когда все вошли в залу, — дом у вас словно бы и нежилой? Все новое, как на выставке.
- Некому у нас в горницах-то гваздать, — хмуро ответил Коновалов. — Мы со старухой все больше в кухне. Там и едим, там и спим.
Жена Коновалова, маленькая сухонькая женщина, выскочила навстречу посетителям, с испугом посмотрела из мужа и юркнула обратно в кухню. С виду, по одежде, она походила на нищенку, но никак, не на хозяйку трехкомнатного дома и обширной усадьбы с садом.
- В черном теле держишь ты свою жену, Севастьян Парамонович, — попенял Коновалову Голубкин. — Что она у тебя такая?
- Какая?
- Да одета очень уж неприглядно, словно побирушка.
- По мере сил своих и заработков одеваю, — недовольно ответил Коновалов. — Не с чего нам в бархаты-то да шелка одеваться, да и не для чего.
Кариев с недоумением поглядывал на Ивана Федоровича. Молодого лейтенанта удивляло отношение полковника к Коновалову. Если смотреть на них со стороны, то могло показаться, что разговаривают не враги, не противники, а дружелюбно настроенные друг к другу люди. Кретов, больше, чем Кариев, знающий Голубкина, шепнул своему товарищу:
- Полковник нервничает.
- Почему ты так думаешь?
- Видно. Приглядывайся, сам поймешь.
— Из-за чего ему нервничать? — не понял друга Кариев.
- Полковник сейчас уверен, что золото здесь, а где, не знает. Если Коновалов не скажет, может и не найти. Двор видал какой? Попробуй покопаться.
А полковник, взяв Коновалова за руку, подвел его к столу и, пододвинув два стула, по- прежнему с улыбкой сказал:
- Садись, Севастьян Парамонович, потолкуем, разговор наш долго протянется.
- Об чем же нам с вами долго говорить, гражданин начальник? — с угодливой настороженностью проговорил Коновалов, садясь на стул. — Если о сыне… Об Аркашке…
- Долго нам с вами придется говорить, Севастьян Парамонович, потому что вы ведь сразу не отдадите то барахлишко, которое вам оставил Каракурт или, как вы его называете, Игнашка Самылкин.
- Опять вы про Игнашку, — вскочил с места Коновалов. — Христом богом, господом нашим клянусь, ничего я об Игнашке не знаю.
- Ну а зачем же бога в это дело приплетать? — укоризненно покачал головой Голубкин. — Ведь вы, наверное, верующий, а именем бога ложную клятву даете.
- Не стал бы я так клястись! Не взял бы греха на душу…
- Ну-у! — насмешливо перебил полковник Голубкин заверения Коновалова. — А ведь Самылкин вам письмо написал. Правда, отправить он его не успел, но на допросах подробно рассказал о том «барахлишке», которое хранится у вас, — подчеркнул Иван Федорович.
- Какое письмо? — искренне удивился Коновалов.
- Вот это. — Иван Федорович вынул изъятую при обыске открытку, положил ее на стол и крепко прижал ладонями края. — Читайте, Севастьян Парамонович, и кончайте валять дурака.
Коновалов забегал глазами по открытке. Лицо его выражало полную растерянность, когда он, кончив
