Заговор, которого не было...

ареста, и перелетом (когда вышли в аэропорту, увидел горящее неоном название города, только и крякнул «Ну дела...»), и тем, что молодой строгий следователь так много знает про него и его братьев, что этот жесткий, крутой па­рень, готовивший себя в «паханы» банды после «ходки в зону» Романа, быстро сдал, признал большинство инкри­минируемых ему преступлений, да еще и рассказал об убийстве, о котором следователю на тот момент не было известно. Коржев не перебивал, не давил на подследствен­ного, только сомневался — не фантазирует ли? Уж очень легко из него «шли» подробности, которые без него было бы не откопать, уж очень легко он выкладывал следовате­лю то, на расследование чего уходят нередко недели и ме­сяцы. Коржев заподозрил: уж не берет ли парень на себя чужое, не придумывает ли новые убийства? Но что при этом выигрывает? Какой у него расчет? Они ведь все азарт­ные игроки, «жулики», как, независимо от «специальнос­ти», зовет их Михаил Коржев.

А брал на себя и Романа младший Ахтаев убийство не простое, а с особой жестокостью совершенное, милицейс­кого работника.

Связались с Астраханью, запросили, не было ли такого убийства милиционера у них в области — ведь именно при­городы Астрахани указал Ахтаев как место совершения преступления. Запросили органы Министерства безопас­ности, — может, по их линии прошло? Нет, говорят, не от­мечено. Так что же, наговаривает на себя крутой Веня?

Посидели следователи с оперативниками вечерок, вы­курили пару пачек дефицитных в то время сигарет (прямой убыток семейному бюджету, не покрываемый невысокой зарплатой) и решили дать запросы пошире, в прилегающие к Астраханской области районы. И вскоре получили ответ из... Калмыкии. Да, сообщили, был у них точно такой слу­чай, только вот «убитый» милиционер, на счастье, остался жив. А картина преступления один к одному совпадала с той, что нарисовал Веня.

Дальнейшее было уже делом, как говорится, техники. Обычные следственные процедуры, разве что проде­ланные очень быстро и на очень высоком профессио­нальном уровне. Коржеву не по душе, когда основные ар­гументы обвинения — это признания обвиняемых. «По­следний штрих в работе следователя — чистосердечное признание, — часто повторяет он, — ну, а главное... глав­ное надо искать вещдоки, проводить экспертизы, след­ственные эксперименты, собирать показания свидетелей и потерпевших». Правило свое Михаил не нарушает и в тех случаях, когда расследование начинает «танцевать» от признания.

В конечном итоге в подготовленную им по делу папку легла вся «джентльменская обойма» аргументов. Убедить Романа Ахтаева признать свою вину тоже было делом тех­ники, но техники следственных аргументов, а не психоло­гического давления. Роман свою вину признал.

А к тому времени оперативная бригада, летавшая в Ка­рабах за проданной туда машиной «убитого» милиционера, вернулась, привезла машину. В Карабахе уже шла война, но все обошлось благополучно. Папку «закрыло» по­следнее свидетельство — такой серьезный вещдок, как машина...

Криминалистическая интермедия

Обыски, сделанные в местах проживания членов банды, поразили видавших виды оперативников и сле­дователей прокуратуры: нашли почти все похищенное у убитых. Это трудно себе представить, но умело, хит­ро, изобретательно заметая свои кровавые следы, жест­ко убирая свидетелей, они были настолько уверены в сво­ей безнаказанности, в том, что те, кто хоть что-то знает, «ментам» никогда не «настучат» из страха перед Ахта­евыми, что оставляли дома, раздаривали родным и дру­зьям все те мелочи, что брали у убитых, ограбленных... Носильные вещи, даже самые поношенные и недоро­гие, дешевые солнцезащитные очки, брелоки от клю­чей, фигурные рукоятки от коробок скоростей машин, перочинные ножи, сломанные фонарики, часы, шапки, брюки, телогрейки, автозапчасти, зажигалки. Выгребали «бардачки» в машинах, багажники, карманы убитых. Заби­рали зеркальца, расчески, брючные ремни, обручальные кольца.

Все найденные вещи были опознаны, и, оставив о себе память в «деле» в виде показаний свидетелей, материалов экспертиз, фотографий, перешли в коробки вещдоков. Выяснилась полностью картина по всем инкриминируе­мым банде преступлениям.

Как говорится, были бы следы, а хороший сыскарь их найдет, а хороший следователь прокуратуры идентифици­рует. Следователь, то есть идущий по следу и делающий это последовательно... Коржев, последовательно раскручивая эпизод за эпизодом, создавал со своей бригадой многотом­ное дело о том, как гуляла по России банда, кровавая и бес­пощадная.

Рассказывает следователь областной прокуратуры Михаил Коржев

«Дело банды Ахтаевых» сработало, в основном, на инту­иции. Тут ни вуз юридический не может помочь, ни советы старших товарищей. Вуз, самый хороший, в нашем деле дает все-таки минимальные практические знания. Конеч­но, многое дает работа с асами следствия, а в областных прокуратурах русской провинции такие мастера работают, я вам скажу... Корифеи! Да только когда ты влезаешь в «дело», они уже помочь не могут. И далеко, и вообще — твое это «дело», сам и раскручивать его должен. И вот что интересно: когда начинали — сплошные тайны и неяснос­ти. А когда закончили — все так просто, ясно, чистый учеб­ник по криминалистике. Тут ведь что важно понять: у пре­ ступника всегда своя логика. Особенно по части сокрытия следов преступления. Он, как правило, заранее просчиты­вает, как будет действовать следователь, идущий за ним по следу. И очень старательно следы эти заметает. Своя логи­ка даже у преступника-дебила есть, а у умника (а таких немало) она просто железобетонная. А главная у него зада­ча — обойти «мента», это для него главный враг, и для него мы все на одно лицо, и опера-сыскари из МВД, и следова­тели прокуратуры. Вот и у тебя должна быть своя логика. Точнее — свое логичное мышление, вариабельное. Нач­нешь судить по нормальной логике, а преступник-то твои рассуждения предусмотрел. И нет следов, хоть умри. Он ведь в более жестких условиях, чем ты. У него от того, как он все предусмотрит, свобода, а иногда и жизнь зависит. А у тебя — просто работа... чины. Стимулы, вроде бы, раз­ные. Значит, ты, во-первых, должен начать воспринимать факт поимки преступника и его осуждение как кровное свое дело. А во-вторых, должен перейти на аналогичное мышление. Это как бы творчество без озарения. Думаешь, думаешь, пасьянсы свои раскладываешь, в картине пре­ступления ищешь парадоксы, несуразицы. Это, я скажу, работа нервная. Как тут курить бросишь? А пришло озаре­ние, нужно действовать в обратном направлении. Выхо­дить на факт, доказывать, вести нить, ставить «жулика» пе­ред фактом, припирать им его к стенке. Во время расследо­вания «дела» банды Ахтаевых мы ни разу не «давили» на подследственных, но и не «высиживали» дело. Так ведь не­редко бывает, — придет следователь, вызовет «жулика», а тот не «колется», вот и сидят часами: у меня служба идет, у тебя срок. Мне спешить некуда, я сейчас домой вернусь, к семье, к детишкам, к обеду с чаем, а ты — в камеру. Все ули­ки против тебя, «колись» сам... Нам было куда спешить. И не только к семьям, которых мы три года почти не видели. Дочь без меня выросла. Другие дети спрашивают: «Папа, ты в командировку уезжаешь?» А моя наоборот, когда при­еду: «Папа, ты к нам в командировку приехал?». «Да нет, детка, я к вам домой, это я в другие города в командировки езжу». Если медленно работать, так и младший сын без тебя женится... Это я шучу, конечно. Работаем, сколько надо. Семьи, слава Богу, понимают, как правило. Моя ни разу не укорила. Хотя бывают случаи, знаю, когда оперов и следователей жены и тещи начинают «пытать» — не завел ли «любушку» на стороне. А это работа такая... Спешим мы не только к семьям, но и... к новым убийствам. Следовате­лей и оперов везде не хватает. Значит, пока мы это «дело» раскручиваем, на каком- то другом в кадровом «цейтноте» работают.

Вообще, конечно, «дело» кровавое, и парни эти, конеч­но, мерзавцы и садисты. Вроде бы сами мы в крови не ко­пошились, но даже, когда читали документы, слушали сви­детелей, потерпевших, подследственных — все, казалось, вокруг кровью пропахло. Самое кровавое дело в моей