говорить, ты и так знаешь… Гениален старик.
— Читал, знаю, — Шонин, как говорят, был в теме. — Очень мне понравилась оценка научных достижений Альберта Эйнштейна, которую высказал Бернард Шоу.
— Нас в мире мало, — повторил Гагарин слова великого английского писателя, — а вас еще меньше. Вас только восемь: Пифагор, Птоломей, Аристотель, Коперник, Галилей, Кеплер, Ньютон, Эйнштейн.
5 января. Начались теоретические собеседования в вечернем университете марксизма-ленинизма. Пригодились тщательно написанные конспекты работ Маркса, Энгельса, Ленина. Большое внимание обращалось на военный аспект теории, на проблемы защиты социалистического Отечества. Тогда, готовясь к очередному занятию, Юрий Алексеевич еще не знал, что ему на нем присутствовать уже не придется.
9 января. Началась пурга. Программа воскресного дня из-за метели и сильного ветра была нарушена.
Лене уже девять месяцев, ома ходит, кое-что выговаривает и, как казалось папе, прекрасно его понимает. Юрий читал ей сказки. К удовольствию родителей, она молчала, была занята, на языке родителей, — увлечена, не плакала.
10 января. Пришли некоторые уточнения отдельных положений в НПП. Начальник штаба распорядился проработать их со всеми летчиками и инженерами авиационных эскадрилий. Конечно, жизнь не стоит на месте, стремительно изменяется авиационная техника, изменяются и организационные формы и структуры. Наставление по производству полетов документ стабильный, свод мудрых советов практиков, но ведь клан практиков все время пополняется.
11 января. Полеты прекращены из-за метеоусловий: вихревая поземка, тяжелые облака низко нависли над аэродромом. Даже мастера и те не решались летать, хотя смельчаки были. В ожидании погоды вспоминали разные случаи. Неожиданную словоохотливость проявил Юрий Гагарин. Он был неистощим на прибаутки.
— Ну, ты выдаешь, Гагарин, — сказал кто-то из летчиков.
— Ну, а как же, готовился. Лучшая самоподготовка — в Заполярье, — шутливо парировал Юрий.
Истинная веселость его объяснялась другим: сегодня Алене исполнилось десять месяцев.
14 января. Пришло распоряжение из штаба авиации флота: командировать старшего лейтенанта Юрия Алексеевича Гагарина в Москву. Зачем и на сколько дней не сообщалось. Размышлений было много. Юрия поздравляли, ему завидовали, сожалели.
Предполагая, что отсутствовать придется долго, Юрий сделал дома запас дров, продуктов. Валя молча собрала мужа в дорогу.
20 января. Началось многонедельное «заточение» в военном госпитале. Медики, психологи, баллистики, авиаторы настойчиво искали формулу: человек — космос.
«Для полета в космос, — писал Юрий Алексеевич Гагарин, — искали горячие сердца, быстрый ум, крепкие нервы, несгибаемую волю, стойкость духа, бодрость, жизнерадостность».
Обеспечить безопасность полета человека стало основным требованием к созданию космического корабля. Ученые искали, экспериментировали, пробовали. Известный советский военачальник Герой Советского Союза Николай Петрович Каманин, возглавивший подготовку космонавтов, писал: «Космонавт — это человек, деятельность которого в процессе полета протекает в необычных условиях, оказывающих на его организм сильные нагрузки, нередко близкие к предельно переносимым».
22 января. Первые процедуры, проверки, анализы. Они проводились по особой, экспериментальной схеме, не имевшей ранее аналогов. Обобщенный опыт отбора и тренировки космонавтов очень скоро станет ценнейшим научным материалом.
23 января. В воскресенье процедур, анализов нет. Психологами предусмотрены подобные «окна», способствующие внутреннему расслаблению людей, дающие возможность им осмотреться, обменяться мнениями. Были массовые эксперименты, а были уникальные, в единственном варианте, требовавшие огромного напряжения человеческих сил. В такие дни отдыха летчики облачались в валенки, драповые пальто, серые офицерские шапки и отправлялись гулять. Свирепствовал ветер, снег засыпал расчищенные дорожки, сугробы, подобно барханам в пустыне, перемещались по парку, а авиаторы, привыкшие к аэродромным сквознякам, совершали круги, за которые их не наказывали, как на полетах.
У многих появилась неутомимая жажда к откровенности, объяснению своей жизни, своих поступков. Старший лейтенант Гагарин, не имея на то никаких полномочий, званий, силою пока неведомых обстоятельств, оказался в центре внимания. Он подбадривал, помогал, ходатайствовал, советовал, и эти люди, собранные со всей нашей страны, избравшие своей профессией опасный и изнурительный труд военного летчика, потянулись к нему.
Именно тогда Алексей Леонов, которого Юрий Гагарин попеременно называл Блондин, Кучерявый, Карандаш, Художник, рассказал Юрию о себе.
— Рисовать стал, когда еще не умел писать, не знал азбуки. Так что рабочий стаж мой исчисляется десятилетиями, — шутливо сказал он.
24 января. Процедуры возобновились. Кандидатов в космонавты обследовали новейшими биохимическими, физиологическими и психологическими методами. После обеда, как правило, летчики отдыхали, читали, писали письма — в полном неведении о том, что будет завтра.
Неторопливый, скупой на слова Андриян Николаев, начисто лишенный позы, больше слушал, изредка вставляя точные и весомые замечания. Авиационных анекдотов он не знал, расхожие байки травить не любил, расходовать время попусту считал вредным делом. А между тем рассказать ему было что. Через несколько лет газета Московского округа ПВО «На боевом посту» расскажет о происшествии, случившемся с военным летчиком Андрияном Николаевым.
Героев в этой истории два: самолет с бортовым номером 069 и старший лейтенант Андриян Николаев.
За самолетом в полку укрепилась плохая слава. Однажды молодой техник, укрываясь от грозы, безмятежно лежал под ним на ватном тюфяке. Ударила молния, самолет оказался незаземленным, лейтенанта здорово тряхнуло. С того дня под самолетом от дождя не прятались.
Как-то капитан Кулачка выполнял на 069 перехват цели в сложных метеорологических условиях. После успешного выполнения задания он развернул самолет к аэродрому. Сквозь толщу облаков земля не проглядывалась. Пришлось вести истребитель по приборам. И вдруг навигационные приборы отказали. Горючее было на исходе. Летчик доложил о случившемся на землю, ему разрешили катапультироваться. Он так и сделал, и благополучно опустился на парашюте Каково же было его удивление, когда узнал, что оставленный им самолет спланировал и сел на грунт без серьезных повреждений.
А вскоре на «роковой» самолет сел Андриян Николаев. На второй или третий день Андриян повел самолет в зону для выполнения фигур высшего пилотажа, на высоте шесть тысяч метров выровнял машину и, выполняя горку, стремительно понесся в лазурную высь. И вдруг на приборной доске вспыхнула лампочка: «пожар». Андриян быстро осмотрелся. На переднем стекле бегали рубиновые блики пламени. Но вот самолет тряхнуло. Еще раз, еще… Николаев убрал сектор газа. Толчки прекратились, вслед за этим стали убывать обороты турбины.
— Прошу посадку, — запросил землю Андриян.
— Что случилось? Вы слышите меня? — волновался руководитель полетов.
Маленький истребитель зловеще приближался к земле…
Первым прибежал к самолету командир полка Герой Советского Союза полковник Соколов. Он помог Андрияну вылезти из кабины, по-мужски обнял, похлопал по плечу и сказал:
— Спасибо за службу. Награждаю тебя часами.
Самолет с бортовым номером 069 отбуксировали в ангар. Через два дня, после смены двигателя, он снова стоял на аэродроме. Николаев просил разрешения летать на нем.
— Обуздать решил? Ну, давай, давай… Правда, это не лошадка!
— Обуздаю, — односложно ответил Андриян.
Шли месяцы. На самолете с бортовым номером 069 больше не случалось ЧП. Постепенно стала утихать о нем плохая молва, а потом и совсем забылась.
25 января. Врачи уступили место психологам, будущим руководителям подготовки космонавтов. Беседовали индивидуально, коллективно. Это тоже был научный поиск, деловой эксперимент,
