Когда на шум вернулся Дрозд, Света сидела на полу, потирая макушку, а вокруг лежали рассыпавшиеся журналы.
– Ушиблась? – Он поднял ее одним рывком. – Что случилось?
– На меня кто-то рычал!
Издалека недовольно позвали:
– Что вы там копаетесь? Можете не раздеваться.
– Мы только обувь снимем! – крикнул в ответ Дрозд. И обернулся к Свете: – Кто рычал?
– Я сама хотела бы знать!
Дрозд осмотрелся и пожал плечами:
– Тебе точно не показалось?
Света наклонилась, чтобы собрать журналы, и получила ответ на свой вопрос.
– Ой! Вон оно! За шкафом!
Дрозд присел на корточки и с неподдельным изумлением уставился на животное, таращившееся на них из угла.
– Ё-мае! Кто-то скрестил жабу с бульдогом!
Существо, сидевшее в углу, ухмыльнулось во всю пасть.
– Хорошая собака, хорошая, – успокаивающе проговорил Алексей.
– Ты себя уговариваешь или ее? – Света на всякий случай встала у него за спиной. – Это вообще не собака! У нее нет лап!
Но существо лениво поднялось, и стало видно, что лапы у него все-таки имеются. Как и полагается, четыре штуки, правда, все – исключительной кривизны. Переваливаясь, животное побрело в комнату, а Дрозд и Света последовали за своим новым провожатым.
– Почему он такой бело-розовый? – шепотом спросила Света.
– Может, альбинос?
– Тогда глаза должны быть голубые. Кажется.
Существо обернулось и укоризненно уставилось на них. Поворот головы дался ему с трудом – мешали толстые складки кожи.
– Черные, – вполголоса констатировал Дрозд. – Не альбинос.
Пес отвернулся и с трудом двинулся дальше.
– А почему он такой толстый? – не успокаивалась Света.
– Кушает много. Аппетит хороший, значит.
– А почему у него бородавки?
Дрозд не успел ответить – они вошли в комнату.
Это была небольшая гостиная, стены которой когда-то давно оклеили красными обоями с крупными золотыми лилиями. За много лет золото выцвело. Теперь лилии напоминали не монарший цветок, а следы гуся, криво прошедшего по стенам.
Потолок по чьей-то странной прихоти тоже закрыли обоями. Быть может, дизайнер планировал создать эффект королевских покоев, но в этом случае он жестоко просчитался. Его творение больше походило на обитый тканью ящик или шкатулку. Человек в первые несколько секунд испытывал здесь слабый приступ клаустрофобии, усугублявшийся тем, что окна были плотно зашторены.
У стены скалилось желтыми клавишами пианино. Возле него громоздилась невнятная куча тряпья, от которой Света постаралась встать подальше.
Сам хозяин сидел в широком резном кресле посреди гостиной. Вернее было бы сказать – утопал. Кресло с высокой спинкой, похоже, когда-то служило реквизитом в спектаклях по Шекспиру и предназначалось для царственных особ.
Якобсон напоминал царственную особу не больше, чем его собака – борзую. Он был мал, лыс и невообразимо толст. Актер не отличался худобой даже на старых записях и снимках. Но теперь он выглядел так, словно за прошедшие десять лет только и делал, что предавался чревоугодничеству.
– Здравствуйте, Марк Самуилович, – пролепетала Света. Пораженный Дрозд едва сумел выдавить что-то нечленораздельное.
Животное неторопливо направилось к хозяину и шмякнулось у его ног, словно ком теста, кинутый хозяйкой на пол. Стоило им оказаться рядом, невероятное сходство бросилось Свете в глаза.
– По-моему, они родственники, – еле слышно проговорил Дрозд, подумавший о том же.
– Эг-хм! – Старик откашлялся и подозвал их к себе властным движением. На нем был плотно запахнутый темно-синий шелковый халат с широкими рукавами, которые заколыхались, когда он махнул рукой.
Света и Дрозд подошли ближе и наткнулись на два крошечных стульчика, выстроившихся перед креслом.
– Присаживайтесь, присаживайтесь, – милостиво разрешил Марк Самуилович.
Последний раз Свете доводилось сидеть на таких стульях в детском саду. Она осторожно опустилась на свой, разрисованный под хохлому. Дрозд криво усмехнулся и сел рядом. Теперь они взирали на Якобсона снизу вверх, как школьники на учителя.
– Итак, – хозяин послал Свете снисходительную улыбку, – чем я могу быть вам полезен?
Света быстро оттарабанила название журнала и сразу перешла к делу.
Стоило ей упомянуть «Хронограф», как с лица старика сползла притворная любезность, а глаза яростно сверкнули. Он приподнялся, вцепившись пухлой рукой в подлокотник.
– А-а, мародеры! – взвизгнул он неожиданно высоким голосом.
– Мы? – испугалась Света. – Что вы, Марк Самуилович!
– При чем здесь вы?! Они, эти мерзавцы, укравшие у меня все, что я имел! Мою славу, моих зрителей, мои роли! – Он потряс кулаком, грозя невидимым мерзавцам. – Только талант у меня остался, ибо талант оказался им неподвластен.
– Почему мародеры-то? – хмуро спросил Дрозд, мысленно выразившийся нецензурно в адрес своего приятеля, отправившего их к старому маразматику. Лера Белая вряд ли знала, в каком состоянии пребывает актер.
– Потому что это была война, молодой человек! Я потерпел в ней поражение.
Якобсон вскинул голову и выдвинул подбородок вперед, точно главнокомандующий перед решающим сражением. Во всем его облике вдруг вспыхнуло достоинство и даже величие – величие обреченных. Все- таки он был хорошим актером, этот старикан, выглядевший карикатурой на Шалтая-Болтая.
Но главнокомандующего Якобсон изображал недолго. Минута – и он снова рухнул в кресло, трагически закрыв лицо руками. Пес у его ног поднял брылястую голову и заскулил.
– Да, Эдмон, да, мой мальчик, – тут же засюсюкал старик. – Только ты со мной остался, ангел мой! Все отвернулись. Лишь собачья преданность неизменна.
Он погладил животное по голове, и пес, успокоившись, вновь повалился на бок. В глазах старика, обращенных к питомцу, блеснули слезы. Одна мутная капля стекла по щеке.
Марк Самуилович застыл на несколько секунд – брошенный всеми старик, протянувший руку к любимому псу. Перед Дроздом и Светой была воплощенная трагедия старости.
И тут пес подвел. Закрыв глаза, он блаженно хрюкнул и дрыгнул задней ногой – ни дать ни взять свинья, добравшаяся до лужи. Градус трагизма в помещении резко снизился.
Якобсон отреагировал быстро. Рассмеявшись, он похлопал пса по морде и закинул ногу на ногу.
– Н-да, веселенькое было сраженьице! – протянул он с интонацией старого солдата, травящего байки в придорожном трактире. – Но им тоже здорово досталось. Как в анекдоте: окружили крокодилы обезьяну и говорят… Хе-хе! Хе-хе-хе-хе! Ах-ха-ха-ха!
Он зашелся в хриплом кашле.
Дрозд вскочил.
– Принести воды?
Но Марк Самуилович замахал на него руками.
Еще три минуты они были вынуждены терпеливо наблюдать, как старик откашливается, вытирает слезы, открывает рот, и снова откашливается.
Дрозд наклонился к Свете и шепнул ей на ухо:
