В последние годы Шишлин и помощник генсека Блатов регулярно ездили вместе с Брежневым в Крым, где тот отдыхал летом, докладывали ему все бумаги и сочиняли вполне разумные записки, поступавшие в политбюро от имени генерального секретаря.
В первых числах января 1981 года Вадим Печенев, представлявший отдел пропаганды, участвовал в работе над отчетным докладом ЦК КПСС XXVI съезду партии. За длинным столом устроилась обычная бригада. Проект доклада читали вслух. Сам Брежнев в шерстяном полуспортивном костюме устроился с края. Перед ним лежала копия текста, отпечатанная на специальной мелованной бумаге крупным шрифтом.
В проекте доклада упоминалась коррупция в здравоохранении. Брежнев спросил:
— Неужели это правда? Неужели до этого докатились?
Помощники подтвердили, что дело обстоит именно так, а Александров-Агентов добавил:
— Знаете, Леонид Ильич, даже в ЦКБ есть твердо установленная такса — сколько за какую операцию давать «на лапу».
Брежнев удивленно покачал головой, и чтение продолжилось. В окончательный текст этот пассаж, вычеркнутый Сусловым и Андроповым, не вошел.
Брежнев плохо представлял себе ситуацию в государстве, хотя, казалось бы, был самым осведомленным человеком. Сводки спецслужб не заменяют обычной информационной среды, которая дает знания о собственной стране. Глава государства сам стал жертвой отгороженности от мира, жестокой цензуры и бесконечного вранья в советских газетах, на радио и телевидении. Брежнев искренне полагал, что советский народ идет к коммунизму. Читал «Правду» и верил, что как написано, так оно и есть.
Леонид Ильич плохо слышал. Рядом с ним устраивалась Галина Дорошина, стенографистка, которую повысили в должности — назначили консультантом общего отдела ЦК. Она терпеливо повторяла, если Леонид Ильич чего-то не дослышал.
Прямо перед Леонидом Ильичом стоял белый аппарат спецкоммутатора. Время от времени он поднимал трубку и просил соединить с кем-то из членов политбюро или с женой:
— Алло! Позовите, пожалуйста, Викторию Петровну.
Телефонистки спецкоммутатора немедленно находили ему нужного человека.
«В Москву нас до окончания работы не пускали ни в субботу, ни в воскресенье, — жаловался Виктор Афанасьев. — Территория хозяйства бдительно охранялась. Кто-то, балдея от столь веселой жизни, сочинил “завидовский гимн”, припев которого повторял слова популярной в то время песни:
“Девятка” — это 9-е управление КГБ, обеспечивающее безопасность важных государственных объектов, а также особ высокого ранга…
Как-то мне до чертиков надоело “балдеть в Завидово”, я расхрабрился и пошел к генеральному. Будучи майором запаса, обратился к нему так:
— Разрешите отбыть на сутки в увольнение?
Брежнев отечески улыбнулся:
— Небось, выпить захотелось? Ну, иди».
Брежнев уже утратил вкус ко многим радостям жизни. Сам он не пил, поэтому и другим не наливали. И все же как-то раз Николай Шишлин, к которому Леонид Ильич прислушивался, уговорил его поставить на стол спиртное. Официанты принесли «Московскую» водку, Леониду Ильичу налили чешского пива.
По такому случаю Анатолий Иванович Лукьянов, в ту пору начальник секретариата президиума Верховного Совета СССР, сочинил стишок:
Даже день рождения Леонид Ильич иногда проводил не на даче с семьей, а в Завидово в привычном кругу. Так, 19 декабря 1975 года, вспоминал Карен Брутенц, Брежнев предпочел остаться в Завидово, заметив, что «Дима (то есть Устинов) болен, а Андрей (Громыко) в отъезде». Домой он лишь заскочил (на вертолете) накоротке днем». С семи до двенадцати вечера за столом с Брежневым сидели шесть международников из ЦК, егерь, двое охранников. Все произносили тосты за здоровье новорожденного.
Черненко прислал список поздравивших Леонида Ильича и письма трудящихся, вспоминал присутствовавший там Черняев. Леонид Ильич с удовольствием их зачитывал: один предлагал сделать Брежнева пожизненным генсеком, другой требовал присвоить ему звание генералиссимуса.
Старость и болезни
Брежнев с первых лет работы руководителем страны демонстрировал безумную занятость и жаловался на переутомление, укорял соратников и помощников:
— Приходится буквально все вопросы решать самому.
Он не был привычен к большому объему работы и постоянным нагрузкам, да и не любил трудиться — в отличие, скажем, от Косыгина и Устинова, для которых работа составляла главное содержание жизни. А когда он устранил всех соперников, утвердился, ему и вовсе расхотелось трудиться. Зачем? Исчезла цель. Ему хотелось только получать удовольствие от жизни.
Менее чем через два года после прихода Брежнева к власти, 28 июля 1966 года, политбюро приняло закрытое решение о порядке работы членов высшего партийного руководства. Леонид Ильич был еще в превосходной форме, но режим установил щадящий. Рабочий день с девяти утра до пяти вечера с обязательным перерывом на обед. Отпуск — два с половиной месяца.
Летом 1967 года Брежнев на политбюро напомнил:
— Пользуясь случаем, хочу сказать, что некоторые товарищи допускают нарушение нами же принятого решения. Существует постановление, запрещающее аппарату ЦК задерживаться на работе после шести вечера. Однако некоторые товарищи, в том числе и секретари ЦК, игнорируют постановление, работают до девяти вечера. Это непорядок. Прошу всех выполнять принятое постановление.
Хрущев сам много работал и других заставлял. Брежнев установил себе льготный распорядок дня. Но считал, что трудится слишком много.
Леонид Ильич пребывал в уверенности, что он один тащит на себе огромный воз, а соратники и вовсе бездельничают. Не любил, когда члены политбюро уходили в отпуск. Вроде как ему приходилось за них работать.
Руководитель Украины Петр Шелест позвонил Брежневу, доложил о делах и попросил разрешения уйти в отпуск — поехать в Кисловодск. Заодно поинтересовался у Леонида Ильича, когда тот собирается отдыхать.
— Пойду отдыхать при коммунизме, — назидательно ответил Брежнев, показывая, что на нем одном все держится.
Или, может, надеется дожить до коммунизма — с нескрываемой иронией записал в дневнике Петр
