— Да ты что, Еремей? Алексей Орлов? Не перепутал ли?
— Никак нет, матушка-княгиня, граф Алексей Григорьевич собственной персоной. Просил узнать, не будет ли вашей милости принять его сиятельство.
— Орлов… Что могло привести его ко мне? Мы в ссоре и не встречались множество лет. Впрочем — проси, Еремей, проси.
— Ваше сиятельство, разрешите выразить — вам глубочайшее мое почтение и поблагодарить за то, что вы милостиво решили меня принять. Давно собирался нанести вам визит, но боялся, что вы не пожелаете меня видеть.
— Да, граф, не виделись мы с вами так давно, что, кажется, встречаемся уже в царстве теней.
— Я о том и подумал, княгиня, что хоть отношения наши складывались не всегда благополучно, мы оба принадлежим к одному времени и одинаково благоговеем перед памятью покойницы, царствие ей небесное. Тень Великой Екатерины не может нас не объединить.
— И это несмотря на то, что мы с вами, по всей вероятности, по-прежнему не будем сходиться во взглядах. Присаживайтесь, граф. Я не спрашиваю вас о причине вашего столь неожиданного визита, хотя не сомневаюсь: он вызван не сантиментами или, во всяком случае, не одними сантиментами, не правда ли?
— Видите ли, ваше сиятельство, меня привела к вам забота об одном юном и прелестном создании. Это моя дочь Анна.
— Ваша дочь? Так что же вас беспокоит в отношении нее?
— Я хотел бы представить ее вам, княгиня, и заручиться для моей Аннушки вашим высоким покровительством. Можно не любить отца, но дитя не может нести ответственности за груз его заблуждений и ошибок, если бы таковые и были.
— Вы просите о моем покровительстве для вашей дочери, граф?
— Единственной, княгиня, и обожаемой. Она лишилась матери одного года от роду; и я посвятил ей всю свою последующую жизнь.
— Это и впрямь неожиданность.
— Не такая уж большая, княгиня. Я не знаю женщины, заслуживающей большего уважения, чем вы. Впрочем, в этом я лишь присоединяюсь к общему мнению.
— Спасибо, граф, хотя мне и трудно верить вашим словам. Но наши предубеждения друг относительно друга не должны — и в этом вы правы — распространяться на молодое поколение. Вы говорите, вы сами занимались воспитанием своей дочери?
— Именно так, княгиня.
— Но, по всей вероятности, по какой-то методе?
— Мне далеко до вашей образованности, княгиня. Я ограничился тем, что приглашал к дочери лучших учителей во всех науках. Должен сказать, что, подобно своей матери, она никогда не любила ни светских развлечений, ни танцев, отличалась редкой богомольностью и старается избегать роскоши в одежде. Аннушка была вольна проявлять собственный вкус и собственные влечения. Правда, кое в чем она последовала и примеру отца. Она превосходная наездница, отлично разбирается в лошадях и — не знаю, как вы к этому отнесетесь — искусно владеет копьем и шашкой.
— Прекрасная амазонка — это достаточно необычно для наших дней. Вероятно, у вас уже есть на примете жених?
— О, нет. Аннушка и слышать не хочет о замужестве. Мы оба слишком привязаны друг к другу. Она постоянно повторяет, что помыслить не может расстаться со мной.
— Это проходит, когда появляется любимый человек.
— Казалось бы, но среди многочисленных соискателей ее руки есть один, которому она явно отдает предпочтение, и тем не менее он получил отказ наравне с другими.
— Значит, вы сумели заслужить истинную дочернюю любовь. Само собой разумеется, привозите вашу дочь, граф. Я буду рада с ней познакомиться.
— Можно ее пригласить, княгиня?
— Как пригласить? Она здесь? Но где же?
— Она ждет в карете. Ждет вашего решения.
— Боже мой, граф, как же вы могли! Немедленно ведите ее сюда. Немедленно! К тому же сегодня прохладно на улице, и она может простыть. Еремей! Беги вниз, помоги молодой графине Орловой- Чесменской выйти из кареты и проводи ее сюда.
— Нет, княгиня, не лишайте меня радости самому привести к вам дочь. Я последую за вашим дворецким.
…Моя дорогая русская мама, я все не решаюсь вас спросить…
— Не решаетесь? Разве я вам в чем-нибудь отказывала, милая мисс Мэри? Тогда смелее!
— Я просто боялась вас огорчить, потому что меня заинтересовал тот страшный граф, который приезжал к вам с дочерью.
— Он показался тебе страшным?
— В нем есть что-то застывшее, неживое, начиная с этого портрета императрицы Екатерины на груди с такими неправдоподобно крупными бриллиантами и кончая огромными гайдуками с этим карликом- уродцем в шутовском костюме. Я видела у вас уже немало гостей, но не с такой же свитой!
— Ты права. Граф Орлов отстал от времени. Так ездили в Москве по меньшей мере тридцать лет назад.
— Что же побуждает его быть таким старомодным?
— Видишь ли, мой друг, граф не может похвастать своим происхождением. Он из небогатой семьи и неожиданно, по милости императрицы Екатерины, оказался владельцем неслыханных, сказочных богатств, о каких ты могла читать только в восточных сказках. У нас говорят в таких случаях, что богатство ударило ему в голову, а отсутствие хорошего воспитания не позволило удержаться в рамках хорошего вкуса.
— Но его дочь кажется совсем иной. Она некрасива, слишком высока ростом и, пожалуй, мужественна, зато одета скромно и со вкусом. Даже драгоценностей на ней совсем немного и притом очень изысканных.
— И на это существует в России ответ: второе поколение. Она-то уже дочь графа — не простая дворяночка. К тому же, думаю, граф прав: по матери в ее жилах течет кровь одной из русских цариц — первой супруги Петра Великого.
ПЕТЕРБУРГ
Васильевский остров. Дом Д. Г. Левицкого
А. Ф. Лабзин, Д. Г. Левицкий
— Не были на последнем заседании ложи, Дмитрий Григорьевич, так позволил взять на себя смелость заехать к вам, дознаться, на захворали ли?
— Настасье Яковлевне моей недужится, Александр Федорович. Не смог ее дома одну оставить.
— Дохтур был ли?
— Был. Чахотки, на нашу беду, опасается.
— Вот уж и вправду не дай Господь! Да с чего бы? На здоровье Настасья Яковлевна, сколько мне от супруги моей Анны Евдокимовны известно, никогда не жаловалась, все за вас опасалась — не перетрудились бы, огорчений каких не испытали.
— Да, послал мне Господь в супруге моей истинное благословение. Сколько лет уже вместе, слова досадного от нее не слышал — все шуткой да лаской. О доме заботится, теперь внуков выхаживает. И надо же такому случиться — простыла на ветру. Кашель бьет. Вот дохтур и стал опасаться.
— А вы, я вижу, без дела не сидите, Дмитрий Григорьевич. Вон в мастерской портрет новый. Никак графини Протасовой-старшей?
— Ее и есть, ее сиятельства Анны Степановны.
