— Не делаю, потому что союз наш обречен и продлится очень недолго.
— Недолго? О чем вы говорите, государь?
— Эта женщина ни при каких обстоятельствах не останется рядом со мной на престоле. Чем больше она согрешит, тем легче будет отрешить ее от престола и оформить развод.
— Но так никогда не делается, государь!
— Не делается? Вы так плохо знаете историю?
— Но не в России же!
— Я имею в виду именно Россию. Вспомните хотя бы государя Ивана Грозного, который лишился естественным путем двух жен, зато пятерых последующих отвергал по своему усмотрению. Даже когда по молитве он жил с седьмой из них, матерью царевича Дмитрия, он посылал посольство просить руки английской королевы Елизаветы или хотя бы ее дальней родственницы.
— Это был жестокий и низкий тиран. Вы и в самом деле нашли ошеломляющий предел.
— Опуститесь в глубины истории: отец Ивана Грозного отверг свою первую супругу после двадцати лет брака, чтобы жениться на молодой красавице литовской княжне Елене Глинской. Или требования боярской думы о разводе царя Федора Иоанновича с Ириной Годуновой.
— Речь шла о бездетности.
— И снова вы не правы. У Ирины Годуновой были беременности, были роды. О женихе для ее дочери заранее хлопотал по всем европейским государствам Борис Годунов, ее брат.
— Но ведь у вас с государыней уже есть сын и наследник.
— И еще несколько ее собственных бастардов.
— Такое подозрение низко и не достойно государя!
— Зато такая действительность вполне достойна вашей государыни. Слава Богу, вы уже замужем и я могу спокойно говорить с вами о секрете Полишинеля — тайной лесенке позади апартаментов этой женщины. Дверь на нее остается открытой чуть не каждую ночь.
— Ваши разоблачения никогда и ни в чем не убедят меня! Я устойчива против любой клеветы. Она не обходит и меня, когда моего дядю Никиту Ивановича Панина зачисляют в мои любовники.
— Положим, двоюродного дядю.
— И вы хотите сказать!..
— Ничего не хочу, кроме как предостеречь вас в первую очередь от разочарований. Вы пристали к государыне как осенняя муха и ждете от нее чудес, как маленькая наивная монастырка.
— О, если бы вы знали, сколько в государыне доброты и искренней расположенности к людям. Она готова всякого выслушать, поделиться своими мыслями.
— И запутать в своих сетях еще одну глупую муху, вроде вас.
— Но государыня не требует ни преданности, ни жертв.
— Уверяю вас, в нужную минуту она сумеет их потребовать с самыми высокими процентами. Она относится к той категории людей, которые выпивают кровь своей жертвы до последней капли, а затем отбрасывают ее, именно как усохшую муху. Я не нравлюсь вам своей простотой и, как вам кажется, грубостью. Постарайтесь же разобраться, что здесь относится к моему человеческому существу и что к необходимой для царствующей особы гримировке. Я не скрываю, что люблю вашу сестру. Но я не отношусь к числу тех монархов, которые считают обязательными для своей биографии адюльтеры. Елизавета Романовна станет моей законной супругой, как только закончится история со столь превозносимой вами государыней. Она будет коронована в Успенском соборе. Вам не льстит подобное родство?
— Государь, я благодарю вас за откровенность, но все это мне представляется попирающим все людские и божеские законы. Я не могу с этим примириться, тем более порадоваться, хотя люблю сестру.
— Но как же в таком случае вы миритесь с существованием в окружении императрицы целого созвездия братьев Орловых? Вам не трудно будет убедиться, они не бездействуют, и едва ли не для каждого у вашего божества находится кусочек женского сердца.
— Да нет же, я никогда не видела Орловых у вашей супруги. Вас кто-то вводит в заблуждение.
— Или вас, что гораздо вероятнее, учитывая вашу поистине невероятную наивность. Проверьте, первым как будто был этот бретер и забияка Алексей Орлов, следующим как будто Григорий. Думаю, ближайшие события позволят вам убедиться в моей правоте.
ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец
Петр III, Екатерина II, С. Е. Карнович
— Кто вас впустил в мои комнаты, мадам? Без моего разрешения оказаться в моем кабинете? Вы собрались меня вывести из себя!
— Сир, я вынуждена была нарушить ваш запрет, чтобы напомнить о необходимости расплатиться с архитектом. Вы же не дали Растреллию необходимых денег на переезд, и он принужден был продать ради них свой голштинский орден.
— Но вам-то какое до этого дело? Почему вы вмешиваетесь в мои отношения с Растреллием? Карнович!
— Сир, я хотела предупредить неловкость, и только.
— Вы спросили разрешения у графа Карновича?
— У вашего камердинера, только этого не хватало в императорской семье. К тому же вы уже величаете камердинера графом!
— Не величаю, как вы изволили выразиться, а называю подлинный титул Стефана Ефимовича. Да, он пожалован в графы герцогства Голштинского, и вам бы следовало об этом знать. И еще в генерал- майоры голштинской службы.
— Бог мой, какое счастье, что не российской.
— Вы явились, чтобы конфликтовать со мной? Из этого ничего не выйдет. В конце концов, я не случайно предложил вам занять покои в противоположном от моих личных апартаментов конце дворца. Это должно было бы дать вам достаточную пищу для размышлений. И выводов, если вы вообще способны таковые правильно делать.
— Но архитект обратился ко мне с нижайшей просьбой.
— А следовало ему обратиться к графине Елизавете Романовне, благо ее апартаменты расположены рядом с моими. Кстати, вы не можете сказать, чтобы я не пошел навстречу вашим интересам: рядом с вашими покоями комнаты моей крестницы княгини Дашковой. У вас есть возможность вести бесконечные ученые разговоры. А пока — Карнович! Приказываю вам, граф, чтобы отныне императрица не смела входить на мою половину, если я не выражу на то своего предварительного желания. Ступайте, мадам. Вы слышали мое решение. Оно окончательное.
— Я не имел ваших прямых распоряжений, ваше императорское величество, и потому…
— Теперь вы их имеете. Но нужны вы мне были не столько ради этой несносной женщины. Что сказал Растреллий насчет сроков окончания дворца? Жизнь здесь пока не отличается удобствами, не говоря о холоде, который, я полагаю, станет совершенно невыносимым в зимнее время.
— Вы не отменили распоряжений покойной императрицы, ваше императорское величество, и архитект все силы полагает на окончание театра. Как-никак, это очень значительное сооружение с четырьмя ярусами требует особенно тщательной отделки. Кроме того, архитект принес жалобу на непокорство строителей. Многие из них бегут, едва успев научиться мастерству.
— Мы уже говорили об этом, и Гудович должен был ознакомиться с указами моего деда Петра Великого на этот счет. Вы не знаете результатов?
— Знаю, но применимы ли они к нынешнему времени?
— Об этом буду судить только я. А пока рассказывайте.
— Император, ваш дед, приказал метить всех работных людей. Чтобы предупредить их бегство и дальнейшую службу в любых местах империи, каждому из них накалывали на левой руке порохом кресты.
