ты, Орлов, хуже него? На своей земле от рождения стоишь, свой род с каких времен ведешь. Покойная императрица подпаска своего не стыдилась, а тебя чего стыдиться? Кому ты в России не пара?
— Дух перехватило. Господи! Да еще папинька-сударушка что скажет, может, и согласия не даст.
— Папинька-сударушка нынче с нами вместе дорогу тебе прокладывает. А о моих делах с великой княгиней забудь. Не было ничего, а коли и было, на то один Господь судья. Вот и доехали мы с тобой до перекрестка. Скачи в полк и не сомневайся — от силы два часа пройдет, привезу ее императорское величество в целости и сохранности. Вот обняться на прощание стоит.
— Братец…
— Не теряй времени, Григорий Григорьевич. Такой второй ночи в жизни нашей не будет. Как бы ни кончилась…
ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ
За несколько часов до переворота никто из нас не знал, когда и чем кончатся наши планы; в этот день был разрублен Гордиев узел, завязанный невежеством, несогласием мнений насчет самых элементарных условий готовящегося великого события, и невидимая рука Провидения привела в исполнение нестройный план, составленный людьми, не подходящими друг к другу, не достойными друг друга, не понимающими друг друга и связанными одной только мечтой, служившей отголоском желания всего общества. Они именно только мечтали о перевороте, боясь углубляться и разбирать собственные мысли, и не составили ясного и определенного проекта. Если бы все главари переворота имели мужество сознаться, какое громадное значение для его успеха имели случайные события, им пришлось бы сойти с очень высокого пьедестала. О себе я должна сказать, что угадав — быть может раньше всех — возможность низвергнуть с престола монарха, совершенно неспособного править, я много над этим думала, насколько восемнадцатилетняя головка вообще способна размышлять, но, сознаюсь, ни мое изучение подобных примеров в истории, ни мое воображение, ни размышления никогда бы не дали тех результатов, к которым привел арест Пассека.
ПЕТЕРГОФ
Личные апартаменты императрицы
Екатерина II, Катерина Ивановна, А. Г. Орлов
— Господи, никак вы, господин Орлов!
— Я, Катерина Ивановна, собственной персоной. Что ее императорское величество?
— Недавно прилечь изволила. Не раздеваючись, только поверх платья капот спальный накинула.
— Вот и славно. Времени у нас нет. Никто из Ораниенбаума не приезжал? Измайлов не заглядывал ли?
— Нет-нет, тихо все. Прислуга вся, почитай, уж спит. Доложить прикажете?
— Не нужно. Так войду.
— Да годится ли так, в спальню-то?
— Ступай, Катерина Ивановна. Без тебя разберемся, что годится. Ступай, и слушать тебе нашего разговору не следует.
Пошла себе. Как прежде. Не оглянется. Которая тут дверь в опочивальню-то? Словно бы эта. Так и есть. Старое припомнилось. Да нет, чего вспоминать. Наваждение одно — для интересу больше, не для сердца. Вишь, и здесь не скрипнула створка: смазана. Привычка, надо полагать, у государыни нашей такая. Портьерку приподнять. Никого нету. Завесы у кровати раздвинуть…
— Ваше императорское величество, пора. Ехать пора.
— Ты, Алексей Григорьевич? Почему ты?
— Для верности. Григорий в полк помчался офицеров да солдат поднимать. Вставайте же, ехать надо.
— Случилось что?
— Рассказывать долго. Того гляди голштинцы сюда нагрянут, тогда всем конец.
— Проговорился кто?
— Тянули больно долго. Княгини своей слушались. Вот и карета. Неказистая, ничего не скажешь.
— Лишь бы доехала.
— И то верно. До Измайловского полка.
— За Дашковой надо послать.
— Некогда, да и незачем. Может, офицерами она и может командовать, а солдат разве что смешить.
— А сам не посылал.
— Сказал же, государыня, незачем. Помеха одна. Дело сделаем, тогда и дам звать можно. Кучер плохой нам достался. Выбирать надо было.
— А, может, оно и к лучшему. На кляч никто внимания не обратит, если еще и не гнать во весь опор.
— Это уж как судьба. Э, никак в рытвину завалились.
— Куда же ты, Алексей Григорьевич?
— Посмотреть да кучеру, коли нужда, пособить.
— Да ты никак карету сам поднять решил?
— Что ж тут за диво. Не велик труд. Раз — и готово. А ты, брат, на дорогу-то гляди, на ходу не спи.
— Так ведь туман, барин. Гляди, как земля парит. Болото же кругом. Кабы шажком пробираться…
— Алексей Григорьевич.
— Что прикажете, государыня?
— Да я так. Вспомнилось…
— Вам, государыня, слова первые придумать надо, с какими к полку обратитесь. Народ перебудораженный, молодой. В струну бы попасть — о том подумайте.
— Думала, по пути Екатерину Романовну встретим. Кто последний с ней говорил?
— Владимир наш Григорьевич. Спрашивал, так ли уж надо вас беспокоить.
— А она что?
— Кинулась на него, бранить стала. Все сетовала, что портной ей платье мужское к сроку не приготовил — выйти, мол, ей не в чем.
— Чудачка! Какая разница, в чем она будет. Лишь бы была.
— Зачем она вам, ваше императорское величество?
— Да ты сам рассуди, чужая я при дворе. Сколько лет ни живу, а все чужая. Императрице покойной по сердцу не пришлась, так и придворные все сторониться стали. Одна Екатерина Романовна всем наперекор от меня не отходила. И теперь без дамы придворной мне никак нельзя.
— Может, прямо в полк Измайловский приедет.
— А откуда ей знать, что туда едем?
— Захочет, узнает. От нее не скроешься — дотошная. Всех и вся знает, обо всем догадается.
