политики Флери?
— Прибавьте — и его неизменного помощника Шовлена. Каноник Собора Парижской Богоматери — немалая сила.
— И вот судите, что скажут историки: эпоха императора Людовика XV или несравненного мудрейшего кардинала Флери. Теперь он еще очень разумно распорядился наградами за произошедший в России переворот. Посланный маркиз де ла Шетарди собрал все лавры. В его роль, кажется, поверила сама Елизавета: он удостоился двух самых высоких российских орденов.
— Но Лесток получил графский титул.
— От императора Карла, хотя и по представлению русского правительства. Действительную роль медика Франция предпочла бы скрыть, открывая перед ним поле деятельности на будущее.
— И у Лестока хватило ума удовольствоваться такими скромными поощрениями?
— В пятьдесят лет это уже невозможно. Лесток при дворе усиленно афиширует благосклонность к нему Елизаветы и постоянно вмешивается в решение ее правительством внешнеполитических дел.
— С ним считаются?
— Во всяком случае, он сумел скомпрометировать перед французским правительством его посла: маркиз де ла Шетарди уже отозван из Петербурга.
— Основание?
— Неудачное вмешательство в русско-шведские дела. Маркиз и в самом деле не блещет дипломатическими талантами. Флери предпочел сделать ставку на одного врача.
ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец
Елизавета Петровна, А. П. Бестужев-Рюмин
— Не стоишь ты, Бестужев, моей царской аудиенции. Чего надо, и Ушаков Андрей Иванович мог от тебя дознаться — мастак по таким делам он отменный. Да вот захотелось мне самой в глаза тебе посмотреть, как отвечать станешь.
— Ваше императорское величество, да я…
— Никто тебя еще спрашивать не начинал, а что от себя врать примешься, и знать не хочу.
— Ваше императорское величество, поверьте…
— Во что верить-то прикажешь? В то, как верно правительнице служить собрался? Как о детках ее на престоле российском хлопотал? Противу законной государыни заговоры строил? Кабы знать, о чем с Леопольдовной в последнюю ночь один на один толковал, казнить тебя было бы мало. Вот только не пойманный — не вор.
— Государыня, я готов нарушить все правила этикета, чтобы напомнить вам, только напомнить!
— И что ж это такое из памяти моей выпало?
— Что меня более двадцати лет не было в России — служба дипломатическая держала меня вдали от Петербурга и лишила возможности разбираться во всем происходящем при дворе. Если вы подозреваете меня в советах бывшей правительнице, они не могли иметь смысла.
— Вот тут твоя правда: чего ни наговорил правительнице, ничто красавице нашей не помогло. Да вот, кстати, чем это ты сестрицу мою двоюродную Анну Иоанновну прогневал, что на выстрел пушечный тебя к столицам не подпускала? Как-никак услугу ты ей оказал немалую.
— Услугу, ваше императорское величество?
— А в Киль ты для променаду, что ли, ездил? С зятьком моим герцогом Голштинским разговоры разговаривал? Слухи ведь потом пошли, будто из архива городского после твоего отъезда завещание матушкино пропало. Не так разве?
— Именно так, ваше императорское величество.
— Ишь, какой храбрый! Прямо признаешься, что супротив меня интригу плел? Ведь меня — меня! — матушка в завещании назвала, а ты его… одного не уразумел, кривая твоя душа, что подлинника-то там никогда не бывало. Здесь он, слышь, здесь!
— Осмелюсь сказать, ваше величество, что отпуск не всегда подлиннику во всем равен приходится.
— Батюшки, это еще что такое?
— А то, ваше императорское величество, что в отпуске не оказалось вашего имени.
— Не оказалось?
— То-то и оно. Тут по-разному можно рассудить: то ли князь Меншиков исхитрился, то ли голштинцы постарались, все одно — в духовной государыни Екатерины Алексеевны одна Анна Петровна с потомством упомянута.
— Подлог, значит? Ведь сама я за матушку имя ее ставила — грамоте-то она не умела.
— Подлог и есть. Только рассмотреть грамоту как следует не с руки мне было — времени не хватило.
— Так ты ее нечитанную прямо Анне Иоанновне и доставил.
— Вот теперь, государыня, сами и рассудите, что случилось. С чего бы императрице, в Бозе почившей, на Бестужева гневаться, в Петербург не пускать, отца его родного осудить?
— Об отце говорить не будем — там история долгая. Сам знаешь, от любви до ненависти путь, ой, какой короткий. А вот с тобой…
— А со мной все проще простого — приехал я пред светлые очи монархини с пустыми руками. Показал, мол, не нашлась духовная, и весь сказ.
— Как не нашлась? Видел же ты ее?
— Видеть-то видел, да решил грех великий на душу взять — изничтожить духовную, чтобы никому на глаза не попадалась. Мало ли голштинцы что удумать могут, да и не они одни.
— Изничтожил? Государынину духовную? Да как у тебя, проклятущего, рука на такое дело поднялась! А сестрица-то что же? Неужто поверила? Бирону и тому ни в чем не верила, а тут!
— Не поверила, врать не стану. Людей засылала других в Киль. Окольным путем у герцога Карла Дознавалась. Так на нет и суда нет. Гневалась покойная императрица очень, приказала мне немедля в Гамбург посланником возвращаться. Батюшку моего с досады с воеводства сняла, в деревню безвыходно жить отправила.
— Вон оно что… А Леопольдовна с какой стати тебя позвала? Каких советов от тебя дожидалася?
— Здесь и вовсе все просто. О сыне покойной императрицы беспокоилась, чтобы поперек дороги Иоанну Антоновичу встать не мог.
— Бастард-то? Совсем ты, Бестужев, ума решился!
— Да ведь это как посмотреть, ваше императорское величество. Не так уж и мало бастардов на престол подымалось по разным странам. А титулов да земель видимо-невидимо им передано.
— Себе в грех сестрица не поставила, а мне все монастырем да ссылкой грозилась. Спасибо, Бирон стеной за меня стоял, а так…
— Ваше императорское величество, стоит ли огорчать себя воспоминаниями. С Божьей помощью вернули вы себе отеческий престол, начали благополучное царствование…
— Ладно, ладно, иначе тебе уж сегодня не петь. Лучше скажи, что с бастардом? Где он?
— Государыня, я ничего о нем не знал и не знаю. Правительница же все дознавалась, не верила, хотела за родителем моим посылать. И послала бы, кабы не ваше счастливое воцарение.
— Ну, что ж, ступай, Бестужев, с Богом. Вин на тебе никаких противу меня нет. Живи себе спокойно. Службу, время подойдет, тоже тебе сыщем. Без дела сидеть не будешь.
— Ваше императорское величество, знаю, что беру на себя неслыханную смелость…
— Просить о чем хочешь? Проси.
— Нет, нет, милости вашей, государыня, я не заслужил, разрешите только два слова молвить.
— Да говори же, говори!
