вероятно, в ближайшие дни приведут к подписанию военного союза между этими тремя державами.
2. Этот союз, соответственно с причиной своего происхождения, направлен исключительно против демократических поджигателей войны. Хотя это в договоре, согласно обычаю, не будет прямо сказано, однако это вытекает с полной ясностью из его формулировки.
3. Само собой разумеется, что этот договор не преследует никаких наступательных целей. Его исключительная цель направлена к тому, чтобы образумить элементы, стремящиеся к удлинению и расширению войны, доказав им воочию, что при вступлении в происходящую в настоящее время войну они автоматически будут иметь против себя прежде всего эти три великие державы.
4. Между договаривающимися державами с самого начала переговоров существовало полное единомыслие в том, что их союз никоим образом не затронет отношений, которые каждая из них имеет с Советским Союзом. Для того, чтобы на этот счет и вовсе устранить всякие сомнения, в договор включена особая статья, говорящая о том, что политический статус, существующий между каждой из трех договаривающихся держав и Советским Союзом, этим договором не затрагивается. Это постановление означает, что не только договоры, заключенные этими тремя державами с Советским Союзом, в частности германо-советские договоры, подписанные осенью 1939 года, в полном объеме сохраняют свою силу, но что это вообще относится и к совокупности их политических отношений с Советским Союзом.
5. Следует думать, что договор окажет укрощающее влияние на поджигателей войны в демократических странах, что он будет противодействовать дальнейшему расширению настоящей войны и в этом смысле, может быть, послужит восстановлению всеобщего мира».
Правка, внесенная в первоначальный текст (кем?! когда?! почему?!), устраняла из него все прямые указания на то, что пакт имеет какое-то отношение к Соединенным Штатам. Ранее в первом, втором и пятом пунктах говорилось о «поджигателях войны» конкретно в «Америке», а не в неких «демократических странах», в третьем – об отсутствии у пакта «наступательных целей» не вообще, а «против Америки», и о вразумлении элементов, «настаивающих на вступлении Америки в войну». Послевоенная «трофейная» публикация германских документов содержит оба варианта с указанием, что Молотову был вручен измененный текст, но без каких-либо объяснений. Принять такое ответственное решение мог только сам рейхсминистр (уж точно не поверенный в делах!), хотя документально это не подтверждается. Некоторый свет может пролить разговор Вайцзеккера с Шкварцевым 28 сентября. Статс-секретарь повторил полпреду основное содержание послания Риббентропа (министр в это время болел), сделав в своей записи примечательную оговорку: «В беседе я ограничился инструкциями, телеграфированными в Москву 25 сентября. Вместо того, чтобы называть Америку в качестве державы, на которую этот пакт направлен, я использовал более общие определения, сказав, что предупреждение адресовано демократическим странам» [В сообщении Шкварцева о встрече этот момент не отражен.]. Полагаю, здесь не было никакой «самодеятельности». Впрочем, в день подписания договора заведующий отделом печати МИД Шмидт на пресс-конференции в Берлине прямо сказал, что «пакт является предупреждением тем поджигателям войны, которые имеются в США».[540]
В заключение разговора Типпельскирх сообщил, что в ближайшее время Риббентроп обратится с личным письмом к Сталину, чтобы «откровенно и конфиденциально изложить германскую точку зрения на нынешнюю политическую ситуацию» (цит. по сборнику «СССР-Германия»; в тексте, врученном Молотову, фраза звучит немного комично: «искренне и с полной доверчивостью»).
Молотов «выслушал сообщение очень внимательно» и поблагодарил поверенного. Однако советская запись их беседы совершенно ясно показывает, что нарком был недоволен (толки об этом сразу же начали циркулировать среди иностранных дипломатов). Уже при встрече с Шуленбургом 31 августа он не скрывал своего (стало быть, и Сталина) недовольства по поводу Венского арбитража, удовлетворившего территориальные претензии Венгрии к Румынии, что не было согласовано с Москвой. Заметив, что «в сообщениях печати о третейском решении в Вене сказано больше, чем в информации Германского правительства», Молотов заявил, что Германия нарушила статью 3 пакта о ненападении, предполагавшую консультации сторон о вопросах, затрагивающих их общие интересы. В Берлине попытались отговориться, что «после разрешения вопроса о Бессарабии у СССР и Германии в отношении Румынии и Венгрии нет общих интересов с точки зрения Московского договора о ненападении», но Сталина это, разумеется, не удовлетворило.[541] Сентябрьские разговоры Молотова с Шуленбургом свидетельствуют об усилении напряженности в двусторонних отношениях. Обеспокоенный посол запросился в Берлин, чтобы получить дополнительные указания, а заодно попытаться смягчить ситуацию. Поэтому о заключении Тройственного пакта наркома информировал Типпельскирх.
Молотов несколько раз настойчиво повторил, что «если бы Советский Союз заключил подобный договор, то Советское правительство проинформировало бы об этом Германское правительство», и «выразил пожелание ознакомиться с текстом самого договора и дополнительными секретными статьями его, если таковые имеются». «Желательно предварительно ознакомиться с текстом договора, – добавил он, – так как при этом возможно еще внести свои поправки». Последнее в планы Германии не входило, хотя, как видно из истории токийских переговоров, причиной несвоевременного информирования московского союзника (Молотов четко выстраивал беседу с Типпельскирхом именно как с представителем союзной страны) был не злой умысел Германии, а бесконечные проволочки, до самого конца ставившие под сомнение успех всего предприятия. Какие уж тут поправки…
Официальный комментарий «Правды» о заключении Тройственного пакта, появившийся только 30 сентября, был подчеркнуто кратким и ограничивался пересказом его содержания. «Пакт не является для Советского Союза чем-либо особенно неожиданным… – говорилось в нем, – потому что советское правительство было информировано германским правительством о предстоящем заключении тройственного пакта еще до его опубликования». Типпельскирх сообщил Молотову немного нового, потому что до него это сделал Зорге.[542]
13 октября Риббентроп написал Сталину пространное письмо, которое было немедленно передано в Москву. Однако перевод (текст, подготовленный в германском посольстве, до сих пор не опубликован) был вручен только четыре дня спустя, причем не Сталину, а Молотову, что вызвало гнев рейхсминистра. Шуленбург оправдывал задержку необходимостью безупречного перевода «длинного и важного послания», а невручение его лично адресату тем, что Сталин не встречается с послами, а Молотов – «ближайшее доверенное лицо Сталина, и нам придется в будущем иметь с ним дело по всем крупнейшим политическим вопросам».[543] Вот это письмо с некоторыми сокращениями (перевод Ю. Фельштинского):
«Дорогой господин Сталин!
Более года назад по Вашему и Фюрера решению были пересмотрены и поставлены на абсолютно новую основу отношения между Германией и Советской Россией. Я полагаю, что это решение найти общий язык принесло выгоду обеим сторонам – начиная с признания того, что наши жизненные пространства могут соседствовать без претензий друг к другу, и кончая практическим разграничением сфер влияния, что привело к германо-советскому Пакту о дружбе и границе. Я убежден, что последовательное продолжение политики добрососедских отношений и дальнейшее укрепление политического и экономического сотрудничества будут способствовать в будущем все большим и большим выгодам двух великих народов. Германия, по крайней мере, готова и полна решимости работать в этом направлении.
Мне кажется, что, учитывая эти цели, прямой контакт между ответственными деятелями обеих стран крайне важен. Я уверен, что личный контакт не по дипломатическим каналам для авторитарных режимов таких, как наши, время от времени необходим. Поэтому сегодня мне хотелось бы сделать беглый обзор событий, происшедших со времени моего последнего визита в Москву. В связи с исторической важностью этих событий и в продолжение нашего обмена мнениями, имевшего место в последний год, я хотел бы сделать для Вас и обзор политики, проводимой Германией в этот период.
После окончания польской кампании мы заметили (и это было подтверждено многочисленными сообщениями, полученными зимой), что Англия, верная своей традиционной политике, строит всю свою военную стратегию в расчете на расширение войны. Предпринятая в 1939 году попытка втянуть Советский Союз в военную коалицию против Германии уже приоткрывала эти расчеты. Они <Англия и Франция> были напуганы германо-советским соглашением. Позже аналогичной была позиция Англии и Франции в
