следует вовлечь далекую Японию в европейскую политическую жизнь, в жизнь, которая становится все более сложной и непредсказуемой, которая может в любую минуту измениться в результате простого телефонного звонка». И двумя днями позже: «Задержки и вся японская манера вести дела заставляют меня скептически относиться к самой возможности сотрудничества между фашистским и нацистским динамизмом и флегматичной медлительностью Японии».
Наконец, Сиратори и Осима заявили, что немедленно подадут в отставку, если согласованный германо-итальянский вариант не будет принят. Это был уже открытый бунт. 8 марта Чиано принял вернувшегося из Берлина Сиратори: «Он подтвердил то, что Аттолико написал по поводу японского ответа на проект Трехстороннего пакта… Этот ответ настолько малоудовлетворителен, что вызывает сомнения в реальной возможности заключения альянса. Осима и Сиратори отказались передать это сообщение по официальным каналам. Они потребовали от Токио принять Пакт об альянсе без оговорок, иначе они подадут в отставку, вызвав тем самым падение кабинета. В ближайшие дни решение будет известно. Сиратори надеется, что если оно будет благоприятным, то подписание может состояться в Берлине в марте, иначе все это придется отложить до греческих календ».
Дошедшие до нас телеграммы мятежных послов отличаются большей умеренностью выражений, чем можно вообразить. Они внушали Арита, что ситуация буквально вынуждает пойти на предлагаемый альянс: Муссолини и Гитлер полны решимости окончательно оформить свои союзнические отношения и взаимные обязательства; Великобритания обхаживает советского полпреда и сулит кредиты тем европейским странам, которые поддержат ее политику; СССР по-прежнему угрожает позициям Японии в Маньчжурии, а западные демократии нисколько не помогут ей в урегулировании «Китайского инцидента». После беседы с Чиано последовала еще одна депеша Сиратори, обращавшая внимание шефа на согласованность позиций германского и итальянского министров и на необходимость прийти к согласию с ними. Но Арита остался глух к призывам обоих послов и раздраженно бросил по поводу очередной телеграммы из Берлина: «Непонятно вообще, чей Осима посол – японский или германский».[213]
«Берлинский раунд» закончился поражением Сиратори и Осима. Тем не менее, как и в случае с Антикоминтерновским пактом, слухи опережали события. Пребывание миссии Ито в Берлине будоражило воображение дипломатов. Полпред в Риме Штейн и его советник Гельфанд продолжали смущать американского посла «абсолютно достоверными» известиями о грядущем пакте, которые Чиано в ответ на вопросы Филлипса нервно опровергал.[214] Галифакс не исключал, что Осима и Сиратори способны добиться от своего правительства согласия на германский вариант, и предупреждал об этом Крейги.[215] Но самую невероятную историю можно найти в записке английского военного атташе в Германии полковника Мэйсон-Макфарлейна, подготовленной как раз во время берлинских переговоров: «Польское правительство имеет точные сведения о соглашении, достигнутом в прошлом году <sic!> между Германией и Японией, по которому Германия признает «право Японии на экспансию на запад вплоть до озера Байкал взамен признания права Германии на экспансию вплоть до Кавказа»».[216]
На самом деле все обстояло по-другому. 9 марта Риббентроп утешал Аттолико: Осима и Сиратори обязательно добьются от своего правительства требуемого решения, потому что это «дело чести» (подразумевается, их обоих), а Арита, выступая в парламенте 21 февраля, назвал отношения трех держав в рамках Антикоминтерновского пакта «осью» внешней политики Японии. Однако оптимизм Риббентропа в данном случае не имел под собой никаких оснований, потому что одновременно «хамелеон» произнес полный набор ритуальных фраз о важности сохранения хороших отношений с США и Великобританией и о том, что тот, кто видит в отношениях трех держав блок тоталитарных стран против демократий, глубоко ошибается. Германский министр добавил, что отставка послов была бы весьма нежелательной как свидетельство слабости сторонников альянса. В этой беседе он упомянул и о возможности пакта о ненападении с Москвой (едва ли не впервые в разговоре с итальянцами!), но ни Аттолико, ни Чиано не придали этому значения.
Тем временем 13 марта Арита представил конференции пяти министров новые инструкции послам, предусматривавшие лишь полное, неукоснительное и немедленное выполнение прежних, против чего на сей раз возражала не только армия, но и флот. Военные потребовали хотя бы частичного компромисса, потому что на карту была поставлена судьба союза как такового, но Арита стоял на своем. Тогда старый бюрократ Хиранума предложил каждой из сторон подготовить свой проект инструкций, не видя иного выхода из тупика.
Все это настраивало на неспешный лад, но в ближайшие сутки ситуация в Европе кардинально переменилась, и уже 16 марта на карте вместо исчезнувшей Чехо-Словакии [Так официально называлась эта страна после Мюнхенского соглашения и предоставления Словакии широкой автономии.] появился «протекторат Богемия и Моравия». Ответом стали единодушные протесты дипломатов и гневные речи глав государств. Муссолини и Чиано были в негодовании, потому что Гитлер не поставил их в известность о задуманном. В разговорах с Сиратори и германским послом Макензеном итальянский министр подчеркивал, что случившееся не только не препятствует, но, напротив, способствует скорейшему оформлению альянса и что Муссолини думает так же, в то время как в его дневнике все чаще звучали скептические ноты (или это результат позднейшего переписывания «для истории»?). Только окончательная победа Франко в Испании и завершение подготовки Италии к аннексии Албании (в чем коррумпированный Чиано был лично заинтересован экономически) укрепили его решимость довести задуманное до конца.
В Токио ситуация менялась гораздо медленнее. Арита информировал послов о ходе обсуждения различных проектов альянса, но не собирался давать им никакой свободы действий. Вечером 22 марта конференция пяти министров собралась в очередной раз и заседала до начала следующего дня, обсуждая новый (какой уже по счету?) вариант поправок к проекту пакта, а также инструкции в Берлин и Рим, которые были выработаны только на третий день.[217] Открыто заявив о несогласии с позицией собственных послов, правительство не сделало им никакого внушения и даже признало их право на свою точку зрения, но тем не менее снова решительно напомнило о необходимости подчиняться его указаниям. Далее следовал новый компромиссный вариант, очевидно, принадлежащий кисти Арита: Япония в принципе не отказывается от оказания помощи своим союзникам против Великобритании и Франции, но сделает это только в «соответствующих обстоятельствах», право определения которых оставляет за собой. Кроме того, Япония предложила включить в сферу действия пакта Маньчжоу-Го и внести в него еще несколько мелких поправок и дополнений.
Формально удовлетворяя пожеланиям армии, Арита сделал перспективу сопротивления новому варианту чрезвычайно неудобной. Дабы усилить позиции противников полномасштабного альянса, премьер Хиранума на следующий день отправился к императору, чтобы представить ему решения конференции и обсудить ситуацию. Император прямо спросил, какие меры предполагается принять к послам, если те по-прежнему не будут подчиняться указаниям, и потребовал представить ему меморандум по этому вопросу за подписями всех пяти министров, что и было сделано 29 марта.[218] Перед принятием ответственных решений император обычно запрашивал мнение премьера или руководителей соответствующих министерств и штабов, сообщавшееся ему устно, но только в редких случаях требовал письменного меморандума, приобретавшего таким образом официальный статус. Все это свидетельствовало о серьезности положения и о степени озабоченности монарха: одобрение им такого документа означало невозможность дальнейших уступок.
Официальный ответ был вручен Риббентропу и Чиано 2 апреля. Министры согласились на новые предложения Токио, хотя первый был доволен ими гораздо меньше, чем второй. Риббентропу особенно не нравилось непременное желание японской стороны довести до сведения Великобритании, Франции и США, что союз направлен не против них, а против Москвы, прямо заявив об этом по дипломатическим каналам. Более того, рейхсминистр настаивал на помещении дополнительной статьи в секретный протокол к пакту с обязательством не сообщать его содержания третьим сторонам! Но в общем согласие было достигнуто. Казалось, пакт можно подписать в ближайшие недели, если не дни.
Используя обтекаемые формулировки японского текста, Сиратори и Осима, наконец, смогли официально заверить собеседников, что в случае войны Германии и Италии против Великобритании и Франции, Япония окажет им помощь по мере своих возможностей, однако Арита посчитал это прямым нарушением инструкций. Поскольку представленный императору меморандум предусматривал отзыв послов
