— Так же, как ты поверил в свою записку и пошел на это чертово кладбище. — Рой задумчиво глядел в стену прямо перед собой — Бумага и шрифт такие же, как на твоей записке? Идти мне или не идти вечером в «Браун-дерби»? Черт, почему бы нет? Трупы на стенах, исчезнувшие лестницы, разглаженные следы на траве, куклы из папье-маше, да вдобавок Мэнни Либер с его воплями. Пять минут назад я подумал: если Мэнни и остальные так рассердились из-за огородного чучела, что, если оно вдруг исчезнет, а?
— Но ты же этого не сделал?.. — проговорил я.
— Не сделал? — переспросил Рой.
Он сунул записку в карман. Затем взял со стола в углу небольшую коробку и передал ее мне.
— Нас кто-то использует. Я решил предпринять кое-что самостоятельно. Возьми. Иди в кабинку. Открой.
Я послушался. Запер дверь.
— Ну, что стоишь? — крикнул Рой. — Открывай!
— Открываю, открываю.
Я открыл коробку и заглянул внутрь.
— Боже мой! — воскликнул я.
— Что ты там видишь? — спросил Рой.
— Арбутнота!
— И коробка подошла, тютелька в тютельку, а? — сказал Рой.
— Как тебе такое в голову пришло?
— Все коты любопытны. А я кот, — ответил Рой, протискиваясь через толпу.
Мы возвращались в столовую. Рой держал под мышкой коробку, на его лице сияла победная улыбка.
— Смотри, — продолжал он. — Кто-то отправляет тебе записку. Ты идешь на кладбище, находишь труп, но никому не говоришь и тем самым портишь чью-то игру. Этот человек звонит на студию, те посылают за телом и начинают паниковать, когда видят такую картину. А я вне себя от дикого любопытства. Что это за игра, спрашиваю я. А узнать это я могу, только сделав ответный ход своими фигурами, верно? Час назад мы видели и слышали реакцию Мэнни и его сотоварищей. А давай-ка разберемся, как они среагируют, — сказал я себе, — если, найдя труп, снова его потеряют и будут ломать голову, у кого он? А он у меня!
Мы остановились перед дверью столовой.
— Не пойдешь же ты туда с этой штукой! — воскликнул я.
— Это самое безопасное место на свете. Коробка, которую я таскаю по всей студии, ни у кого не вызовет подозрений. Но будь осторожен, напарник, в этот самый момент за нами наблюдают.
— Кто?! — вскричал я, резко оборачиваясь.
— Если б я знал, все бы уже разрешилось. Идем.
— Я не голоден.
— Странно, — заметил Рой, — а вот я почему-то готов съесть слона.
Снова войдя в столовую, я увидел, что столик Мэнни по-прежнему пустует. Я так и застыл, глядя на него.
— Чертов безумец, — прошептал я.
Рой потряс коробкой у меня за спиной. Она зашуршала.
— Да, я такой, — радостно ответил он. — Давай шевелись.
Я прошел на свое место.
Рой поставил удивительную коробку на пол, подмигнул мне и уселся на противоположном конце стола, расплываясь в невинно-безупречной улыбке. Фриц бросил на меня испепеляющий взгляд, как будто своим отсутствием я нанес ему личное оскорбление.
— Минуту внимания! — Фриц щелкнул пальцами. — Знакомство продолжается! — Он указал на сидящих вдоль стола. — Следующий — Станислав Грок, личный гример Николая Ленина,66 человек, который готовил тело Ленина, наносил воск на лицо, вводил парафин в тело, чтобы оно все эти годы хранилось у кремлевской стены в Москве, в Советской России!
— Гример Ленина? — переспросил я.
— Косметолог.
Станислав Грок помахал маленькой ручкой над маленькой головой, сидящей на маленьком теле.
Он был едва ли выше тех поющих лилипутов, что играли жевунов в «Волшебнике из Страны Оз»67.
— Слушай и повинуйся! — прокричал он. — Ты пишешь чудовищ. Рой Холдстром их создает. А я нарумянивал, покрывал воском, выглаживал величайшее советское чудовище, давно покойное!
— Не обращай внимания на этого изумительного русского ублюдка, — сказал Фриц. — Лучше посмотри на стул рядом с ним!
Стул был пуст.
— Чей же он? — спросил я.
Кто-то кашлянул. Все головы повернулись.
Я затаил дыхание. Пришествие свершилось.
Последний из пришедших был настолько бледен, что, казалось, кожа его светится изнутри. Он был высок — шесть футов и три дюйма ростом, прикинул я; длинные волосы, ухоженная, подстриженная борода, и такая поразительная ясность в глазах, что, казалось, он видит все твои кости сквозь плоть и всю твою душу сквозь кости. Когда он проходил мимо столиков, ножи и вилки зависали в воздухе, не добравшись до полуоткрытых ртов. Он проходил, оставляя за собой шлейф молчания, а затем жизненная суета мало- помалу возобновлялась. Он шел размеренным шагом, словно вместо изорванного плаща и замызганных штанов на нем были дорогие одежды. Проходя мимо каждого стола, он осенял всех крестом, но его глаза смотрели прямо вперед, будто им открывался какой-то иной мир, не наш. Он смотрел на меня, и я весь сжался, ибо не мог вообразить, почему он выделил меня среди всех этих признанных и авторитетных талантов. Наконец он остановился и встал надо мной с такой торжественностью, что я вскочил с места.
Наступило молчание, а этот человек с красивым лицом вытянул вперед свою тонкую руку с тонким запястьем, которая завершалась тонкими пальцами, самыми восхитительными из всех, виденных мной.
Я протянул руку и взял его ладонь в свою. Он перевернул ее, и я увидел посреди запястья шрам от прошедшего насквозь гвоздя. Он перевернул и другую руку: посреди левого запястья я увидел такой же рубец. Он улыбнулся, прочитав мои мысли, и спокойно объяснил:
— Большинство людей думают, что гвозди вбивали в ладони. Это не так. Ладони не могут выдержать вес тела. А запястья могут. Запястья.
Затем он повернул руки, чтобы показать, где вышли гвозди.
— Иисус, — обратился к нему Фриц Вонг, — это наш гость из иных миров, наш молодой фантаст…
— Я знаю.
Прекрасный незнакомец кивнул и указал на себя.
— Иисус Христос, — представился он.
Я посторонился, давая ему сесть, а затем рухнул на свое место.
Фриц Вонг передал через стол небольшую корзинку, полную хлеба.
— Пожалуйста, — попросил он, — преврати это в рыбу!
Я открыл рот от удивления.
