1792 года, когда свергли монархию. Он посвятил свою жизнь народу и высоким идеалам. Его нельзя было заподозрить в неискренности; бедная одежда, скромный образ жизни, необычная добросовестность высокого должностного лица вызывали всеобщее уважение. В борьбе за интересы бедняков Шометт доходил до призыва к войне «бедных против богатых», до требования национализации торговли и даже промышленности. Этим он заслужил ненависть богатой буржуазии. Еще бы, он прославился непримиримостью к спекулянтам и скупщикам!
Шометт с энтузиазмом боролся за благоустройство больниц, за создание народных библиотек. Он заботился об улучшении участи бедняков во всем, даже за обеспечение им пристойных похорон. Он мечтал облагородить жизнь санкюлотов и весь Париж. Всюду простиралась его неуемная забота об общественном благе; много сил положил он для искоренения проституции. Шометт добился переименования нескольких улиц и сами новые их названия выражали его мировоззрение. Появились улицы Справедливости, Умеренности, Трезвости, Воздержания, Строгости. В своих речах он страстно, взволнованно говорил с людьми, часто обливался слезами. Его любили в предместьях.
Процесс Шометта для создания хоть какой-то видимости правосудия тоже организовали в виде «амальгамы». Всех обвиняли в эбертизме, и поэтому на скамье подсудимых оказалась Франсуаза Гупиль — вдова Эбера. Связь с «заговором» Дантона подтверждалась привлечением к суду революционеров, которых выдвинул казненный вождь Революции. Перед трибуналом на этот раз предстала еще недавно столь счастливая Люсиль Демулен, ныне безутешная вдова и мать двух маленьких детей. Арест любимого поверг ее в отчаянье. Обезумев от горя, она бродила вокруг Люксембургской тюрьмы, куда был заключен Камилл. Вместе с женой Дантона Луизой она пришла на улицу Сент-Оноре умолять Робеспьера о пощаде. Неподкупный не принял их. Тогда Люсиль пишет ему письмо. Она простодушно забывает о том, с кем имеет дело; в письме смешиваются мольбы и справедливые обвинения: «Камилл видел, как зарождалось твое честолюбие, он предчувствовал тот путь, которым ты пойдешь, но он помнил вашу старую дружбу и, далекий как от черствости Сен-Жюста, так и от твоей низкой зависти, он отбросил мысль обвинять своего школьного друга».
Бедняжка, она, столь часто радушно принимавшая Робеспьера в своем доме, поистине потеряла всякую осторожность. Все знали, что мстительный Робеспьер не прощает даже легкого намека на критику, что даже косой взгляд может вызвать его смертельную ненависть. Неужели неосторожные, хотя и правдивые слова несчастной женщины обрекли ее на эшафот? Ведь совершенно немыслимо было представить ее организатором страшного заговора, за который ее приговорили к смертной казни. Она шла на эшафот, как на свадьбу, покрыв голову белой вуалью. Люсиль верила в бога, в загробную жизнь и мечтала встретить любимого Камилла на том свете…
Драма Жерминаля выражалась не только в гибели многих выдающихся деятелей Революции; разлагалась, шла к гибели сама партия монтаньяров. Только опора на народ позволила ей превратиться в крупнейшую передовую революционную силу. Народ дал ей авторитет, влияние, привел ее к власти. Теперь Робеспьер разрушает эту опору. Драма Жерминаля стала драмой партии монтаньяров. Казни революционеров служили лишь наиболее трагическим показателем краха партии. Он выражался во всей ее социальной политике, направленной против народного движения.
Прежде всего ликвидируются остатки независимости, самостоятельности важнейшего органа народного движения — Коммуны Парижа. После ареста Шометта на его место не избирается, как раньше, а назначается лично преданный Робеспьеру Клод Пейан. Вскоре жертвой ареста стал законно избранный мэр Парижа Жан Паш, любимый народом, искренний революционер, очень скромный, но независимый человек. Его заменили ничтожеством, отличавшимся лишь преданностью Робеспьеру, Флерио-Леско. Точно так же заменяют многих административных и полицейских чиновников. Коммуна, демократически избранная секциями, заменяется бюрократическим учреждением. Всех мало-мальски самостоятельных деятелей секций обвиняют обычно в эбертизме и арестовывают. Распускаются народные общества. Ликвидируется таким образом революционная структура народного движения.
Знаменательные изменения происходят и в социальной политике. Проводится «излечение» торговли; в пользу торговцев меняют закон о максимуме. Изменяется в таком же духе закон против скупки, смягчаются наказания за спекуляцию, упраздняются должности комиссаров, осуществлявших контроль над торговлей. Принимается декрет о премиях и ссудах промышленникам и торговцам. Затем упраздняется «революционная армия», занимавшаяся реквизициями запасов продовольствия. 1 апреля преобразуют центральную комиссию по продовольствию, которая теперь уже не занимается снабжением населения и отвечает только за обеспечение армии. Все меры против буржуазии, введенные под давлением санкюлотов, отменяются или ослабляются.
Одновременно принимаются жесткие меры против рабочих. 4 мая утверждают декрет о реквизиции, о принуждении к работе путем мобилизации. Жестокие кары предусматривались отныне против любой попытки забастовки. Закон о максимуме на заработную плату до сих пор народная Коммуна практически не применяла. Теперь правительство настаивает на его строгом исполнении. На практике это означало снижение заработной платы. Итак, кровавая расправа с народными вожаками и теперь уже открытое удушение санкюлотов голодом и снятие ограничений в грабеже народа буржуазией. Таков смысл, итог драмы Жерминаля.
Буржуазия с благодарностью, удовлетворением воспринимала такое откровенное наступление на интересы бедняков. Робеспьер, достигший высшей власти благодаря народу, теперь предстает в своем реальном облике его беспощадного классового врага. Он уничтожил народных вожаков и теперь взял обратно свои вынужденные уступки народу. Он растаптывал прежние уверения в преданности народным интересам, о которых он высокопарно распространялся четыре года ради достижения власти. Ныне, когда она завоевана, вся ее жестокая сила брошена против народа. Истинная буржуазная природа диктатуры Робеспьера предстает в подлинном облике.
Но тем самым он рыл могилу и собственной власти, самому себе. Робеспьер один, он изолирован от народа, он резко ослаблен. Какова теперь, когда он утопил в крови народное движение, его дальнейшая программа? Какие услуги он еще может оказать буржуазии, жаждавшей без помех воспользоваться плодами своей победы?
Происходит дальнейшее усиление власти Комитета общественного спасения. Теперь все народные, демократические институты ликвидируются. Жесткая, бюрократическая диктатура заменяет систему революционной власти народа, Коммуну, народные общества, секции. Но безраздельная диктатура Робеспьера беспокоит и буржуазию. Вместо прагматической программы окончания Революции он предлагает только утопию и террор.
16 апреля система террора централизуется. Отныне всех «подозрительных» доставляют для уничтожения в Париж. Тогда же Комитет общественного спасения получает право «надзора за органами власти», которые теряют последние остатки этой власти. Полностью централизованная бюрократическая машина поглощает и объемлет все.
Но как обосновать эту диктатуру? Ее прежнее оправдание — натиск внутренних и внешних врагов — почти полностью исчезает. Ведь ликвидированы даже вымышленные «заговоры». Вот тогда идет в ход немыслимая утопия использования некой сверхъестественной силы путем введения новой религиозной системы.
Фантастическая власть может иметь только фантастическое оправдание. Какую-либо реальную политическую программу Робеспьер выдвинуть не в состоянии. Она существовала, ее пытался нащупать Дантон, предлагая прекращение террора и введение в действие Конституции 1793 года. Но именно поэтому он и погиб на эшафоте. Эта единственно возможная программа, являвшаяся, конечно, компромиссом, таила в себе угрозу утраты власти Робеспьером. Ведь он был главным вдохновителем террора и отказ от него означал бы отказ и от самого Робеспьера. Это Неподкупный понимал отлично и мучительно искал другого выхода. После жерминальских казней на протяжении месяца он трудится, почти не выступает и редко появляется на публике.
Казни, конечно, продолжаются. Гильотина пожирает последних оставшихся видных представителей монархии. На эшафот поднимается мадам Элизабет, сестра Людовика XVI, известные аристократы Монморанси, Роган, Сомбрейль. Но главная масса жертв — вожаки санкюлотов, обвиняемые в эбертизме.
Робеспьер между тем готовит Франции и всему человечеству величайшее духовное и моральное
