принимать законы. Поэтому их не смутило отсутствие подавляющего числа депутатов и они решили провести серию радикальных декретов. Шильбер Ромм, выступивший первым, предложил прежде всего утвердить неотложные меры по снабжению народа продовольствием (учет хлебных запасов в Париже и во всей Франции, выпечка хлеба только одного простого сорта, срочные меры по доставке продовольствия в столицу и т. д.). Он предложил также декрет об освобождении арестованных патриотов, о созыве и непрерывности заседаний парижских секций, о предоставлении им прежних прав для организации борьбы с голодом. Монтаньяр Дюруа активно поддержал предложение об освобождении арестованных после 9 термидора и в жерминальские дни патриотов. Все эти предложения встретили горячее одобрение.
Затем монтаньяр Гужон заявил, что нужна власть, которая взяла бы на себя исполнение принятых декретов. Он поддержал предложение своего коллеги Субрани о создании чрезвычайной комиссии из четырех лиц, об обновлении состава правительственных комитетов. Монтаньяр Бурботт потребовал ареста роялистских журналистов, которые, по его мнению, обманывают читателей. Он предложил также отменить смертную казнь, оставив ее только для убийц, эмигрантов и фальшивомонетчиков. Это предложение любопытно тем, что опровергает термидорианскую версию о том, что монтаньяры «вершины» были «охвостьем Робеспьера» и пытались восстановить кровавую диктатуру террора. В действительности они были наиболее независимы в своих взглядах. Убежденные демократы и республиканцы, они во многом расходились с Робеспьером еще в пору его безраздельной власти.
Поскольку речь шла об уничтожении правительственных комитетов и прежде всего Комитета общественного спасения, об учреждении власти комиссии четырех, то можно считать, что монтаньяры попытались, опираясь на народное восстание, осуществить государственный переворот. Однако эта попытка оказалась еще менее подготовленной и организованной, чем само довольно сумбурное, стихийное прериальское восстание. Во всем происходившем было очень много эмоций и совсем не было тактического расчета. Главное же несчастье состояло в отсутствии какой-либо практической организационной связи между восстанием народа и экспромтом монтаньяров.
В половине двенадцатого раздалась громкая барабанная дробь. Во все двери зала заседаний Конвента ворвались верные термидорианцам гвардейцы. После короткой попытки сопротивления восставшие разбежались. Вернувшиеся депутаты немедленно приняли декрет об аресте 14 депутатов-монтаньяров.
Однако на другой день восстание продолжалось. Санкюлоты захватили здание Ратуши, а затем двинулись к Конвенту. Они направили пушки на Тюильри. Его защитники во главе с генералом Дюбуа насчитывали в своих рядах 40 тысяч человек. Однако их канониры перешли на сторону восставших. К ним присоединились и жандармы.
Председательствующий в Конвенте Лежандр в отчаянии заявил, что депутатам остается лишь ждать смерти. Термидорианцев спасли неорганизованность, беспечность и доверчивость бойцов из предместий. Они поверили десяти депутатам, которые пообещали решить вопрос с продовольствием и даже с Конституцией 1793 года. Народ воспринял всерьез комедию братания и с наступлением ночи мирно вернулся в свои секции. Победили восставших не оружием, а ложью. Народ не смог выдвинуть политических руководителей и ему, как говорили санкюлоты, «задурили голову речами».
Разыгрывая комедию «братания», власти спешно созывали «добрых граждан» и создали специальные надежные буржуазные отряды во главе с генералом Мену. В ночь с 3 на 4 прериаля захваченное врасплох предместье Сент-Антуан покорилось. Немедленно начались репрессии. Арестовали еще нескольких депутатов, на этот раз бывших членов старых комитетов. Исключение сделали лишь для Карно как «организатора победы». 13 прериаля арестованы бывшие комиссары Конвента. Суровой чистке подверглись парижские секции: 1200 человек арестовали, 1700 других — «разоружены», их лишили оружия, что автоматически означало и лишение всех гражданских прав. Создали военную комиссию, фактический трибунал. Он вынес 76 приговоров участникам Прериаля, из которых 36 смертных. На смерть осудили 18 жандармов, перешедших на сторону восставших, пятерых руководителей восстания. 17 июня 1795 года к смертной казни приговорили шесть депутатов-монтаньяров. Это были представители «вершины» Горы, присоединившиеся к восстанию: Дюкенуа, Гужон, Ромм, Бурботт, Дюруа и Субрани.
Гибель этих людей — «последних монтаньяров», «мучеников Прериаля» — явилась трагическим и величественным финалом истории монтаньяров. Перепуганные термидорианцы уже на другой день отправили их в Бретань — западную оконечность Франции. В море, недалеко от побережья этого полуострова (два часа ходу на лодке), на скале находилась старинная крепость Торо. В казематах этого мрачного сооружения спрятали «последних монтаньяров» до тех пор, пока не подготовили все для расправы над ними с помощью комедии военного суда. Подсудимые держались мужественно и достойно. Они знали, что их ждет, но никто из этих истинных героев ни от чего не отрекся, не дрогнул, не унизился до мольбы о пощаде. Их мысли и чувства, общие для всей этой когорты подлинных рыцарей Революции, Гужон выразил в своем последнем письме к родным, в котором писал, что он «рад умереть за конституцию равенства». «Я поклялся ее защищать, — заявлял Гужон, — и за нее погибнуть; я умираю, радуясь, что не изменил своей клятве».
Сходные чувства и мысли выражали и другие «последние монтаньяры». Дюкенуа в предсмертном письме к жене хочет, чтобы его кровь «навсегда скрепила свободу и равенство». Он просит воспитать его детей в республиканских чувствах и заканчивает словами: «Да здравствует демократическая республика!»
Приговор был предрешен, и монтаньяры в едином порыве решили сделать все, чтобы умереть не от руки палача. Когда им предоставили последнее свидание с родными, то Гужон сумел убедить близких оказать ему и его товарищам последнюю роковую услугу. Мать пришла к нему с двумя другими своими сыновьями и младший из них, 11-летний Антуан, которого не стали обыскивать, сумел передать Гужону длинный острый нож с черной рукояткой.
Подсудимым объявили приговор и поместили в специальной комнате, откуда их с минуты на минуту должны были отвезти на гильотину. Тогда-то Гужон выхватил нож и вонзил его себе в грудь. Затем Ромм выдернул нож из тела мертвого и тоже заколол себя. Дюкенуа сделал то же самое и нашел силы, чтобы самому выдернуть лезвие из раны и передал его, умирая, Дюруа. Тот, в свою очередь, вонзил в себя кинжал, но остался живым; не удалось сразу умереть Бурботту. Поразивший себя Субрани скончался лишь в телеге по пути, и его обезглавили уже мертвого. Казнены были уже тяжело раненные Субрани и Бурботт, который в последние секунды сказал: «Я умираю невинным и хочу, чтобы Республика благоденствовала».
Своим поистине римским мужеством «последние монтаньяры» потрясли даже своих врагов. Они спасли честь и славу Горы, которую скомпрометировали ренегаты, перерожденцы и трусливые попутчики. Что побудило их примкнуть к восставшему народу и отчаянно безрассудно попытаться возглавить стихийное движение, явно не сулившее успеха? В этом отважном порыве меньше всего трезвого расчета. Великодушные, благородные чувства, а не холодный рассудок направляли их действия. Придется расстаться с классовым подходом: в социальном происхождении «последних монтаньяров» трудно обнаружить близость с санкюлотами. Это образованные люди явно далеки всем образом жизни, мысли, культуры от малограмотных санкюлотов. Зато в них сильно чувство долга перед страдающим народом. Возвышенный идеализм революционеров побуждал их пойти на помощь бедняку.
Гужон, самый молодой из них (29 лет), интеллигент и поэт, пылкий, обаятельный человек. В Конвенте он заседал мало, почти все время проводил в миссиях, энергично организуя победу революционных армий. Также действовал и Бурботт (32 года), который прославился подвигами в Вандее и на фронтах. Прямодушный, смелый, бескорыстный, он снискал особую любовь исключительной мягкостью характера. Именно он предложил 1 прериаля отменить смертную казнь. Обаятельнейшим человеком был Жильбер Ромм (45 лет). Широкообразованный ученый и мыслитель, трудолюбивый и скромный, он предъявлял к людям высокие нравственные требования. До революции он прожил пять лет в России, где служил воспитателем молодого графа Строганова, вращался в высших кругах русской аристократии, встречался и беседовал с Екатериной II. В Конвенте Ромм принадлежал к монтаньярам-труженикам, редко появлявшимся на трибуне и проводившим все время либо в миссиях по борьбе с контрреволюцией, либо в кропотливой законодательной работе. Он остро сознавал исторический долг Революции перед народом, сделавшим для нее так много и получившим так мало. Субрани (42 года), близкий друг Ромма, выходец из старинной знати, бывший королевский офицер, Дюкенуа, монах до Революции, покинувший монастырь для беззаветного служения Революции, адвокат Дюруа; были по своим качествам достойны своих героических товарищей.
