надо было попытаться не допустить новых раздоров в Конвенте из-за этого, ибо Франция еще больше нуждалась в единстве ее руководства. Жирондисты, тесно связанные с предателем, должны были бы, казалось, быть особенно сдержанными. Но они поддались гибельному для них искушению использовать дело Дюмурье против Дантона. Гибельному, ибо среди вождей монтаньяров именно Дантон старался больше всех не раздувать разногласий в Конвенте и до сих пор относительно сдержанно выступал против Жиронды. Но они безрассудно решили взвалить ответственность за измену Дюмурье на Дантона, хотя не располагали никакими доказательствами какого-либо его попустительства. Итак, будучи сами сильно скомпрометированы, они начали атаку на Дантона.
И он вынужден был объясниться, а это нельзя было сделать, умалчивая о всех известных связях Жиронды с Дюмурье. Сначала он говорил мягко: «Я приведу вам только один факт, а затем прошу вас забыть его. Ролан писал Дюмурье (и именно этот генерал показал это письмо Делакруа и мне): «Вам нужно вступить в союз с нами, чтобы раздавить эту парижскую партию, и прежде всего этого Дантона…» Но давайте опустим занавес над прошлым, нам необходимо единство…»
Это было предупреждение жирондистам о том, что им лучше всего помалкивать о Дюмурье, ибо у Дантона есть что рассказать по этому поводу. Но они не вняли здравому смыслу и еще больше усилили нападки на Дантона, заявив, что это Дантон создал в Конвенте такую обстановку, которая побудила Дюмурье затеять поход на Париж!
И вот только после этого Дантон стал действительно грозен. Еще на ходу, направляясь к трибуне, он бросил: «Негодяи, им хочется свалить свои преступления на меня». А затем он обрушился на Жиронду со всей силой своего темперамента и впервые заговорил об истинной роли жирондистов. И это было неотразимое обвинительное заключение. Он даже прибег к самокритике, рассказав о том, как убеждали его монтаньяры в том, что примирение с Жирондой невозможно, а он все еще на что-то надеялся. «Да, граждане, это моя ошибка. Слишком долго оттягивал я сражение. Но теперь это война, беспощадная война против трусов, которые не осмеливались поразить тирана».
В течение двух часов он последовательно и беспощадно разбирал все дела жирондистов, начиная с того, как они легкомысленно преступно втянули Францию в войну, как пытались сторговаться с королем незадолго до Революции 10 августа, как они пытались использовать процесс короля, чтобы втянуть Францию в хаос гражданской войны.
Монтаньяры с восторгом слушали Дантона, Марат даже привставал на месте и машинально повторял вслух особо резкие и меткие слова оратора. А затем в своей газете «Публицист Французской республики» 3 апреля Марат опубликовал восторженную статью. «Я сожалею, — писал он, — что не располагаю временем для изложения его речи. Замечу только, что она была мастерской и тем более ценной, что содержит взятое Дантоном определенное обязательство бороться отныне с неукротимым мужеством. От этого знаменитого патриота должно ожидать многого, взоры народа обращены на него, и он ждет его на поле чести».
Теперь борьба между монтаньярами и жирондистами вступила в фазу смертельной схватки, которая могла кончиться только гибелью одной из партий.
За шумной, лихорадочной общественной активностью, кипевшей повсюду — в Конвенте, в секциях, на улицах, скрывалась беспомощность, слабость высшей власти. Происходила главным образом отчаянная и слепая борьба за власть. На это расходовались энергия и время. Жирондисты обладали большинством голосов в Конвенте, но при решении самых острых и важных вопросов верх брали монтаньяры. Они пользовались мощной психологической поддержкой волновавшегося народа. Под лавиной все новых бедствий и ударов долго так продолжаться не могло.
Измена Дюмурье словно подхлестнула события. «Настал момент спасти государство или допустить его гибель», — заявил Робеспьер в последние дни марта. Но как? «Народ должен спасти Конвент, а Конвент, со своей стороны, спасет народ», — отвечает на этот вопрос Робеспьер. За этой риторической формулой стоит план удаления жирондистов из Конвента, не нанося при этом никакого ущерба его власти и авторитету. Сложная и пока непонятная никому задача. Сначала Максимилиан выдвигал ее туманно и осторожно. 3 апреля вечером он формулирует ее конкретно и резко. Он требует принять действенные меры для спасения родины: «И я заявляю, что первою такою мерою я считаю декрет о привлечении к ответственности тех, кто обвиняется в соучастии с Дюмурье, а именно Бриссо».
В том же выступлении еще одна сенсация, Робеспьер объявляет о своем выходе в отставку с должности члена Комитета общей обороны, органа, контролировавшегося жирондистами. В этот комитет его избрали всего неделю назад. Посидев на трех заседаниях, Робеспьер пришел к выводу о беспомощности органа, призванного осуществлять высшую власть, о том, что комитет служил лишь орудием Дюмурье. Поэтому Робеспьер не хочет «казаться их сообщником».
Но не является ли это отказом от власти? Нет, ибо комитет — всего лишь призрак власти. А реальная власть медленно, но верно ускользает от Жиронды.
Удивительно ослепление тех, кого Марат постоянно с иронией именует «государственными людьми»! Они отказались от постов комиссаров, направляемых Конвентом в департаменты, а затем и в армии. Все комиссары оказались монтаньярами. Изменяется не в пользу жирондистов и состав исполнительного совета, правительства. В феврале они добились смещения монтаньяра Паша с поста военного министра и заменили его Бернонвилем, которого Дюмурье выдал австрийцам. На его место назначается полковник Бушот, министр-санкюлот. Морским министром стал друг Дантона Дальбард. 5 апреля Якобинский клуб направляет циркуляр своим провинциальным филиалам с призывом «обрушить на Конвент дождь петиций» с требованием отозвания «вероломных депутатов», выступавших против казни тирана, то есть жирондистов. Циркуляр подписал Марат, который в этот день занимал кресло председателя. Влияние Друга народа растет: ведь сбылось еще одно его пророчество: измена Дюмурье. Причем с точностью до недели!
Все эти сложные, запутанные, стремительные события до сих пор сохраняют на себе печать таинственности. Как призраки, на политической сцене появляются, а затем исчезают люди, проявляющие историческую инициативу. Но кто был истинным вдохновителем их действий? Часто это остается неизвестным, иногда люди добиваются принятия решения, которое их же в скором будущем и погубит! 6 апреля Конвент учреждает Комитет общественного спасения, которому предстоит со временем стать знаменитым орудием власти монтаньяров. Инициатива его создания принадлежит жирондисту Инару. Еще в марте Конвент согласился сделать Комитет общей обороны более эффективным, сократив число его членов с 25 до 9. Комитет имеет не только новое название, его заседания должны проходить тайно, а решения выполняться немедленно. Среди его членов — только двое монтаньяров: Делакруа и Дантон, которому поручают военные, а затем и дипломатические дела. Остальные члены Комитета общественного спасения — центристы во главе с Барером. Так осуществляется идея, которую еще продолжает лелеять Дантон: власть без участия крайних, умеренных, то есть жирондистов, с одной стороны, робеспьеристов — с другой. Однако все обстоятельства дела даже в этом случае не могут радовать жирондистов, ведь в старом комитете они были хозяевами.
Как и следовало ожидать, жирондисты закричали о «диктатуре». Им ответил Марат: «Свободу должно насаждать силой, и сейчас настал момент, когда надо немедленно организовать деспотизм свободы, дабы смести с лица земли деспотизм королей».
Так родилась знаменитая формула, которую будут, без ссылки на автора, многократно повторять Робеспьер и Сен-Жюст, выражая идеологию тех монтаньяров, кого вскоре начнут называть «робеспьеристами».
10 апреля, после пяти дней молчания (а значит, и пяти дней тщательной подготовки), Робеспьер выступает с новой, более суровой и гневной обвинительной речью против жирондистов, этой «влиятельной клики, которая вступила в сговор с тиранами Европы, чтобы дать вам короля вместе с аристократической конституцией». Неподкупный создает грандиозную эпопею о преступлениях Жиронды, рукою мастера пишет их мрачную историю. Робеспьер говорит о них с презрением, ненавистью, повторяя не в первый десяток раз все те же факты, но в новом словесном обрамлении. С сарказмом говорит он об этих людях, «защищавших права народа так долго, чтобы поверить, что он в них нуждается».
Бичующие слова падают с грохотом, как тяжелые камни: амбиция, зависть, продажность, лицемерие,
