Заунывно-бодрячески звучала семиструнная гитара, и юный, но сипловато-хриплый голос пел, срываясь на нервно-надрывную тональность:
В комнату, постучавшись, заглянула мама:
— Тебе все еще не надоели эти пропитые голоса?
— К крику моды надо прислушиваться. Даже если он с хрипотцой… И потом, это народный фольклор, — ответил я, не открывая глаз, чтоб мамуля не засекла, что я натурально «поплыл» от недавнего возлияния.
— Будь по-твоему. Но все-таки убавь громкость этого фольклора! — попросила мама и плотно прикрыла за собой дверь.
Таранным ударом ноги я распахнул высокую тяжелую дверь, которая крокодильски-злобно клацнула у меня за спиной, и оказался на улице.
Оглянувшись, отвесил шутливо-издевательский прощальный поклон общеобразовательной школе, над входом которой какой-то циник огромными красными буквами вывел нитрокраской: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!»
Насвистывая «Миллион алых роз», направился домой, В голове на разные лады победно звучало долгожданное слово: каникулы? каникулы… каникулы!!!
Ранец, казавшийся во время школьной учебы пудовым, сейчас вдруг невероятно полегчал.
Красные полированные бока трамваев отсвечивали на солнце, радостно ожидая свою летнюю недогрузку в связи с тем, что большинство горожан отправятся в отпуска. И практически исчезнет «час пик», когда бедным трамваям приходилось вмещать в себя вдвое больше пассажиров, чем предусмотрено нормой.
Придя домой, я первым делом закинул ранец подальше на шкаф, переоделся в джинсовый костюм и выскочил во двор.
«Здесь мне делать нечего!» — сделал я вывод, увидя, что кроме малышни в песочнице, сопящей от усердия над сооружением чего-то понятного только им, во дворе никого нет.
У кинотеатра «Октябрь» терпеливо томилась очередь. Показывали новый американский боевик. Мне нравились подобные фильмы. В них главным бессменным героем обычно был крутой парень с вечным кольтом у бедра, всегда готовый постоять за себя, находчивый и неунывающий даже тогда, когда жестокая судьба гладит его против шерсти.
Вдруг кто-то тронул меня за плечо.
— Есть лишний билетик. Рубль — и он твой! — услышал я знакомый голос.
Оглянувшись, увидел Дантиста. Тот удивленно сморгнул и неестественно захихикал.
— Здорово, Джонни! Что поделываешь?
— Я-то ничего. Дневной моцион. А ты что, в фарцовщики заделался? Или у тебя хобби такое? — поинтересовался я, насмешливо прищурившись.
— Да нет, браток, что ты! Это я так… — почему-то понизив голос почти до шепота, ответил Дантист. — Погоди чуток, я мигом!
Он юркнул в очередь. Уже через несколько минут вернулся. На его бордовой, потной физиономии с раскосыми глазами было написано явное замешательство.
— Ты не бери в голову, Джонни! Это я так… — повторил он. — Понимаешь, кореш, у младшей сестренки день рождения завтра. Край, подарок надо. — Он словно оправдывался.
— Лады! Все олл райт. Каждый зарабатывает, как умеет. Диалектика.
— Только не говори, будь человеком, Артисту… Вот, возьми, — Дантист сунул мне в руку тяжеловесный медный кастет. — Дарю на память!
Я, не очень понимая эту неожиданную щедрость, взвесил подарок в руке.
— Не беспокойся. У меня еще есть. Высший класс! С шипами! — прибавил Дантист, явно опасаясь, что я откажусь.
— Ладушки! Если тебе не жаль…
— Все путем! — облегченно вздохнул Дантист. — Куда двинем? В парк?
— Айда.
У скамейки, где произошло наше боевое знакомство, подстелив под себя пиджак, сидел Артист. Перед ним в правильном порядке были разложены игральные карты. Он раскладывал пасьянс со скуки. Слева лежала гитара, справа бутылка вина «Бычья кровь».
— Привет честной компании! — гаркнул он, приподнявшись навстречу.
Заметив мой удивленный взгляд, ухмыляясь, пояснил:
— Скамейка — атрибут гнилой цивилизации! Сидя на живой травке, сильнее чувствуешь интимное общение с дикой природой. Зов предков, так сказать!
Дантист, помешкав, тоже устроился на земле. Я последовал его примеру, стараясь не думать о том, что, безусловно, зазеленю штаны.
— Скучновато жить на свете, скажу я вам! Маленькие удовольствия хоть как-то разнообразят наше прозябание на этом куске навоза, который умники почему-то назвали земным шаром! Предлагаю перекинуться в стиры. Нет возражений? — поинтересовался Артист и начал профессионально ловко тасовать колоду.
— В карты, что ли? Можно, — я согласился, так как карточная игра — мое любимое развлечение.
— Я в отказе. Капусты — ноль, — отвечая на взгляд Артиста, буркнул Дантист.
— Бура? Очко? Хлюст? — уточнил Жора.
— Бура интереснее, — я высыпал перед собой на траву монеты, оставшиеся от школьного обеда.
Эта игра была моей любимой. Я в ней изрядно поднаторел, упражняясь с приятелем Вовчиком, по кличке Шулер. Он научил меня «ломать» колоду и вмиг различать крапленые карты.
— Из копеек складываются рубли, как нас учит политэкономия! — съязвил Артист и нарочно небрежным жестом швырнул перед собой несколько смятых красненьких червонцев.
Игра началась. Первые партии протекали с переменным успехом.
Но вот, наконец-то, мне, как говорится, широко заулыбалась фортуна. Подряд повалили козыри и одномастье. Ставки поднялись с копеек до рублей, а затем и до червонцев. За какие-то полчаса вся наличность Артиста перекочевала в мой карман.
— Жадность фраера сгубила! — кисло констатировал Жора. — Пустяки! Деньги, что навоз — сегодня нет, а завтра целый воз!
Дантист, с живым интересом следивший за игрой, равнодушно сплюнул и развалился на траве.
— Ну что ж! Помянем мой провал и достойно отметим удачливость Джонни! Он, видать, профессионал… Ха-ха!
— Возражения отсутствуют, — машинально бросил я, еще не вполне освоившись с мыслью о неожиданном куше. Сорок рублей я еще никогда сразу не имел, и эти четыре червонца казались не совсем
