Ампаро идет закрыв глаза, лицо ее искажено гримасой муки и отвращения; лишь иногда она отваживается быстро глянуть вниз. Но Хинес по-прежнему тянет ее за руку и подводит к велосипеду, там Ампаро немного приходит в себя, потому что борзые как раз на ее велосипед не обращают никакого внимания — ведь только на нем нет багажной корзинки; поэтому ей без особого труда удается сесть в седло и приготовиться к рывку.
У Марии дела обстоят хуже. Она крепко, обеими руками сжимает руль и пытается перекинуть ногу через раму. На лице ее читается огромное напряжение, и видно, каких титанических усилий ей стоит сохранять спокойствие, — окружающие Марию собаки ведут себя с каждой минутой все наглее, все настырнее, с каждой минутой их навязчивое внимание все больше напоминает атаку; они уже пытаются удержать девушку, пуская в ход зубы, хватая ее то за ногу, то за кисть руки; чей-то клык уже проткнул штанину и тянет ткань к себе, правда все еще не касаясь кожи.
Хинес видит, в каком положении оказалась Мария, но ему надо решать куда более спешную проблему: его собственного велосипеда практически не видно из-за скопившихся там собак — у багажной корзинки образовалось столь плотное кольцо, что нет никакой возможности пробраться туда, не раздвинув каким- нибудь образом это море безостановочно движущихся спин, шей и носов.
Хинес какое-то время стоит в полной растерянности, не зная, что предпринять. Поразительно, что собаки до сих пор не разорвали в клочья укрепленную на багажнике дорожную сумку, — судя по всему, лишь природная деликатность мешает им вести себя более решительно. Вместе с тем страшно даже вообразить, насколько тонка граница, отделяющая их нынешнее вполне миролюбивое поведение от кровожадной агрессивности, насколько натянута нить, сдерживающая естественные порывы, — достаточно легкого толчка, ничтожного повода, резкого движения, чтобы выплеснулась наружу до поры до времени скрытая мощь стаи.
И тут происходит нечто неожиданное. Из-за того, что собаки тянут дорожную сумку в разные стороны, велосипед теряет равновесие и падает, борзые от неожиданности отскакивают назад, спасаясь от удара. Хинес пользуется моментом и вскакивает на велосипед, но прежде раскрывает мешок и выхватывает оттуда пластиковую упаковку с бутербродом, запах которого так манил борзых.
— Давай! Быстрей! Трогаем! — кричит Хинес.
— Я не могу! — плача, отвечает Мария.
Ей удалось сесть на седло и даже поставить ногу на педаль, но собаки не пускают ее, тянут к земле, схватив зубами за носки, за шнурки кроссовок, так что она просто физически не может начать крутить педали. Не может двинуться с места, и ей грозит падение вместе с велосипедом, к которому она словно накрепко приросла.
Тогда Хинес, подняв повыше руки, потому что борзые, напуганные было падением велосипеда, снова вернулись, окружили его и тянут носы к тому, что зажато у него в кулаке, вытащил половину бутерброда из упаковки и швырнул как можно дальше — в направлении, обратном тому, куда были нацелены их велосипеды.
— Быстрей! — кричит он, всем весом надавливая на педали.
Стая слилась в общем движении — собаки как одна рванули в ту сторону, куда полетел вожделенный кусок. Велосипедисты воспользовались моментом и изо всех сил заработали ногами, устремившись к выезду с заправки — на шоссе. Заметив маневр беглецов, часть собак — прежде всего те, что оказались дальше других от заманчивого лакомства и, соответственно, ближе к Марии, — пустились вслед за ней. Их зубы пытались ухватить быстро мелькающие ноги, одна борзая уже бежала вровень с задним колесом, описывая головой круги, повторяющие движение педали, она уже вцепилась зубами в концы шнурков, а тем временем другие, делая рывки, похожие на удары клюва, старались цапнуть голое тело — ниже узких велосипедных трусов, доходящих до середины бедра.
И тут Мария издает отчаянный, душераздирающий вопль, мало похожий на человеческий. Он пугает Ампаро и Хинеса, но пугает и трех собак, которые ее преследуют. Они резко отрываются от своей жертвы и через несколько секунд окончательно отстают.
Теперь велосипеды мчатся по шоссе, приближаясь к пологому спуску, который, по счастью, ведет как раз в сторону столицы, и быстро набирают скорость — очень быстро набирают скорость. Ноги продолжают изо всех сил жать на педали, и никто не находит в себе силы, чтобы обернуться назад, только Хинес голосом, искаженным от напряжения, снова и снова спрашивает Марию:
— С тобой все в порядке? Все в порядке? Они тебя не укусили? — пока Мария, не сбавляя скорости, не прерывает свое загадочное молчание и не отвечает ему со смесью злости и боли:
— Да заткнись ты! Все нормально! Дуй вперед!
Несколько километров велосипедисты проезжают молча. Никто не произносит ни слова, да и нет нужды что-то говорить, поскольку и так ясно: главное сейчас — побыстрее убраться от проклятой заправочной станции. Минут через десять, когда они уже миновали довольно длинный подъем, их глазам предстает площадка для отдыха, с которой хорошо просматривается окружающий пейзаж. К счастью, метров через двадцать дорога снова идет под горку. Но прежде чем велосипеды успевают набрать скорость, Мария резко тормозит и ставит ногу на землю.
— Эй, погодите минутку. Она меня укусила… одна из этих сволочей меня все ж таки тяпнула.
Мария кладет велосипед на землю и наклоняется, чтобы рассмотреть маленькую рану на правой икре — красное пятнышко, из которого вытекает струйка крови. Хинес поспешно покидает седло, бросив велосипед тут же, встает на колени рядом с Марией и начинает изучать ее ногу.
— Кажется, рана не слишком глубокая, — говорит он, прищурившись и чуть отведя голову, пока ощупывает кожу вокруг укуса. — След от клыка. А вот еще один! Но кровь идет только из одной метки, а там даже кожа не проколота. Тебе больно… когда ты крутишь педали?
— Нет, только жжет немного.
— Судя по всему, рана самая поверхностная.
— Да, ерундовая, — говорит Мария с досадливой миной, с какой отгоняют муху, — надо только залить большим количеством перекиси, а потом смазать йодом.
— Давай сюда аптечку, — говорит Хинес, обращаясь к Ампаро. — Слава богу, мы прихватили с собой эту аптечку. Посмотри, она там, — велит Хинес, заметив, что Ампаро никак не реагирует на его слова, — в багажной корзинке.
Но Ампаро по-прежнему стоит, вцепившись в руль, и смотрит на Марию, на ее рану с выражением изумления и брезгливости.
— А если у них бешенство? — спрашивает она, не отрывая глаз от укушенной ноги.
Хинес бросает на Ампаро взгляд, полный сурового осуждения, потом встает и собирается сам идти за аптечкой.
— Это были породистые борзые, они участвуют в бегах, — объясняет он, роясь в коробке, — за такими животными очень хорошо следят, их холят и лелеют, наверняка им сделаны прививки ото всех возможных болезней… И тем не менее… будет не лишним… заглянуть в какую-нибудь аптеку и поискать там…
Хинес снова опускается на колени перед Марией и достает из коробки желтый флакончик и бинт в цельной упаковке.
— Да нет же! Перекись водорода! — говорит Мария капризно и нетерпеливо.
Потом сама склоняется над аптечкой, достает бутылочку перекиси водорода, откручивает пробку, всем видом своим изображая недовольство, и начинает зубами открывать внутреннюю маленькую пробочку.
— Черт их всех побери! — говорит она после нескольких неудачных попыток.
Тем временем Хинес достает крошечный ланцет, который также имеется в аптечке, забирает у Марии бутылочку и срезает верхушку пластмассовой пробки, потом тщательно поливает рану и место вокруг нее, помогая себе куском ваты.
— Да нет же, не так! — говорит Мария с необъяснимой грубостью в голосе. — Надо… надо, чтобы лилась приличная струя и…
В конце концов Мария опять завладевает бутылочкой, а Хинес, следуя ее указаниям, берется за загорелую упругую и гладкую икру, раздвигает кожу вокруг раны так, чтобы рана как можно шире раскрылась, и тогда Мария жмет изо всех сил на бутылочку и выдавливает из нее сильную тонкую струю.
