затем в дворцовой церкви отслужена была обедня».
Мальтийский орден пребывал в России недолго – но из петербургских зданий, помеченных при Павле рыцарской символикой, вполне можно было бы составить небольшой средневековый город. Иоаннитам была отдана церковь Рождества Иоанна Предтечи на Каменном острове, где молодые кавалеры принимали присягу. Тут же находилось кладбище мальтийских рыцарей. Но самым известным памятником, связанным с историей Мальтийского ордена в России, был и остается Михайловский замок – последнее пристанище Великого магистра…
«Прадеду – правнук»… На мощенной камнем площади перед Михайловским замком стоит конный памятник Петру I. Голову императора венчает венок из лавра, по бокам постамента – барельефы, воспроизводящие сцены битв при Гангуте и Полтаве. Одна из фигурок в шлюпке надраена до блеска. Это одна из новых городских традиций – прикоснувшись к ней, загадать желание. Барельеф расположен почти на уровне человеческого роста, и после осмотра памятника у меня заболели руки – столько желаний возникло у моей маленькой дочки, и столько раз мне пришлось ее поднимать к сияющему, как медный пятак, матросу. Александре Петр понравился – высокий, важный, осанистый, как римский патриций. А вот Павел ей, как и следовало ожидать, не глянулся. Маленький и курносый, нахохлившись, как воробей, он сидит во дворе замка, куда, кажется, никогда не попадает солнце… Его скульптурное изображение появилось здесь совсем недавно, уже после того, как многострадальный замок был наконец отреставрирован. Долгие годы он носил название Инженерного, и его многочисленные залы и комнаты были оккупированы сперва Николаевским инженерным училищем, а позже и вовсе всевозможными «конторами». По стечению обстоятельств, в одном из этих кабинетов я когда-то получала гонорар за свою первую книжку – сборник детских стихов…
Мы с Сашкой бродили по свежевыкрашенным анфиладам. Когда в позапрошлом веке в замок въехал Павел, тот и был таким – новеньким, «с иголочки». Он строил его четыре года, чтобы прожить здесь сорок дней – ровно столько, сколько требуется душе, чтобы отлететь на небо. Это была не просто резиденция – воплощенная мечта. Конечно, он и Зимний дворец повелел именовать замком, но этот был настоящим – средневековая крепость, рыцарская твердыня. Рвы, подъемные мосты, пушки, полубастионы – именно таким должен быть дворец Великого магистра ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Торжественные церемониалы кавалеров будут проходить под сенью восьмиконечного креста, который многократно повторяется в отделке фасада. Вот они поднимаются по широкой парадной лестнице, словно зажатой между стенами… Сдержанную величавость интерьера подчеркивает цветной камень – мрамор и гранит. Взгляд входящего невольно обращается к бронзовому гербу Российской империи, установленному на центральной стене. Исполненный в новом варианте – с белым крестом – он единственная орденская реликвия в замке, сохранившаяся до нашего времени…
Галерея мальтийских кавалеров, контраст красного и черного: ее стены были украшены большими полями «breccia coralina de Genova с инкрустациями черного мрамора из Порто-Венере». В торце – мраморные хоры для оркестра. В центре – глубокая ниша с камином, инкрустированным лазуритом и яшмой. Еще четыре ниши против окон облицованы «gipolino antico» – редким мрамором, напоминающим зеленое окаменелое дерево… Далее – Мальтийская тронная зала, купол которой поддерживали шестнадцать атлантов. Увы, в этом царстве пурпура и серебра немногим довелось побывать при жизни Павла. Исключением стала аудиенция датскому министру, генерал-майору, графу Левендалю – а более никаких орденских церемоний в замке не проводилось.
Его кирпичные стены (сродни испанской терракоте) ярким пятном выделяются на фоне пастельно- сумеречного Петербурга. Красный – традиционный цвет Ордена. Правда, некоторые современники связывали его с именем фаворитки императора княгини Гагариной, чью лайковую перчатку он как-то подобрал на балу… Что же, преклонение перед Прекрасной Дамой – тоже черта истинного рыцаря.
«Мне кажется, что у меня шея свернута…»
В газете «Санкт-Петербургские Ведомости» от 7 июля 2001 года была напечатана небольшая статья. «В начале минувшего апреля петербуржцы и гости города, пересекавшие Дворцовую площадь, могли наблюдать необычную картину. На верхней площадке Александровской колонны виделись фигурки людей. Это были верхолазы, обследовавшие бронзового ангела. Снизу верхолазы казались маленькими гномами и своими кукольными размерами подчеркивали монументальность памятника.
Этим летом исполняется 167 лет со дня открытия Александровской колонны. Автором ее проекта, как известно, был Огюст Рикар де Монферран. Изображений архитектора, дошедших до нашего времени, немного, и все они наперечет. Но вот в 1979 году А. Л. Ротач и О. А. Чеканова, авторы книги «Монферран», вышедшей в серии «Зодчие нашего города», впервые опубликовали новый портрет архитектора, запечатленного на фоне Александровской колонны.
Это изображение вызвало немало вопросов. Да и сами авторы первой публикации отметили, что «облик Монферрана здесь несколько отличается от известных его изображений». Впрочем, это их не насторожило – как не насторожило и обилие высоких наград, которыми усыпана грудь «Монферрана».
Даже на черно-белой репродукции видно, что неизвестный одет в парадный мундир камергера, расшитый золотом, поверх которого накинута мантия с белым мальтийским крестом на левом плече. Мантия является знаком одеяния кавалера ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Через правое плечо пропущена андреевская лента, а на груди изображена звезда высшего российского ордена – ордена Святого Андрея Первозванного. На шее висит крест ордена Святого Георгия III степени; есть и другие награды.
Имел ли эти титулы и ордена Огюст Монферран? Архитектор не был камергером, а как не состоящий на русской военной службе не мог быть и кавалером ордена Святого Георгия. Также Монферран не мог быть кавалером высших российских орденов, которые жаловали чинам первых трех классов, – а он к моменту открытия Александровской колонны имел лишь чин коллежского советника VI класса по Табели о рангах.
Но если не Монферран – то кто?
В Российском государственном историческом архиве хранится фотография с неоконченного портрета работы Карла Брюллова, на котором запечатлен граф Юлий Помпеевич Литта. Черты лица и форма головы идентичны неизвестному на нашем портрете.
Биография Юлия Помпеевича крайне любопытна. Он родился в знатной миланской семье, семнадцатилетним юношей был записан в рыцари Мальтийского ордена. Несколько лет командовал галерой и совершал плавания в Средиземном море, приобретя репутацию опытного и смелого моряка. В 1789 году по приглашению Екатерины II Литта приехал в Петербург. За «храбрость, распорядительность и решительность», проявленные в ходе русско-шведской войны 1788–1790 годов, он был награжден орденом Св. Георгия III степени и золотой шпагой с надписью «За храбрость».
При Павле I Ю. П. Литта одно время состоял послом Мальтийского ордена при русском дворе. После принятия русского подданства император возвел его в графское достоинство, пожаловал ордена Св. Александра Невского и Св. Иоанна Иерусалимского…А в декабре 1825 года, будучи членом Государственного совета, Юлий Помпеевич поддержал притязания великого князя Николая Павловича на престол: «Вы одни можете нами повелевать…» После восшествия на трон Николай I пожаловал графу высшую российскую награду – орден Св. Андрея Первозванного, а также назначил старшим обер-камергером своего двора.
Итак, зафиксированные на портрете «Монферрана» ордена действительно принадлежали графу Литте. Но почему же Юлий Помпеевич запечатлен художником на фоне Александровской колонны? Ответ на этот вопрос найти несложно. В 1831 году граф был назначен председателем «Комиссии о построении Исаакиевского собора», отвечавшей и за установку колонны…»
Если появление портрета графа на Александрийском столпе вполне объяснимо, то странная развязка, последовавшая за его небывалым взлетом в России, ставит в тупик. Пожалуй, никто не имел такого влияния на государя, как этот бывший миланский аристократ. Ничтоже сумняшеся, он добился титула российского графа; а после женитьбы на графине Скавронской, которая, по словам современников, была «прекрасна собою» и имела «добрую душу и чувствительное сердце», перед ним распахнулись двери всех домов блистательного Петербурга. Позаботился Литта и о своих близких. Французские рыцари, его друзья, были назначены на высокие посты: де ла Хусайе – начальника канцелярии ордена, а де Витри – директора пенсионной палаты госпитальеров. Да и родной брат Юлия Помпеевича, папский нунций Лоренцо (или попросту Лаврентий), получил свою, не вполне понятную, но весьма доходную должность не без его участия.
