учителя?» Он не сказал, что мама тайком организовала этот телефонный звонок, услышав мою беседу с радиоприемником. Не объяснил, где он находится или почему никогда не навещает нас. Он вел со мной непринужденную беседу, будто мы были старыми армейскими приятелями. Потом я услышал, как он затянулся сигаретой так глубоко, что казалось, клубы дыма вырвутся из телефонной трубки. В голосе чувствовался дым, и я подумал, что голос и
— Ну что ж, — сказал он, — хочешь пойти со своим стариком на бейсбольный матч?
— Ух ты! Правда?
— Конечно.
— На «Метс» или «Янкиз»?
— «Метс», «Янкиз» — какая разница.
— Дядя Чарли говорит, что «Метс» как-то вечером заходили в «Диккенс».
— Как поживает твой дядя Чарли? Как у него дела в баре?
— Они завтра вечером играют с «Брэйвз».
— Кто?
— «Метс».
— А, понятно.
Я слышал позвякивание кубиков льда в бокале.
— Договорились, — сказал он. — Завтра вечером. Я заеду за тобой к дедушке в полседьмого.
— Я буду готов.
Готов я был уже в половине пятого. Сидя на крыльце в своей новой бейсболке с эмблемой «Метс», запихнув кулак в новую бейсбольную перчатку, я всматривался в каждую машину, приближающуюся к нашему дому. Я ждал отца, но не знал, как он выглядит. Мама не сохранила ни одной его фотографии, а я еще не бывал в Нью-Йорке и не видел его лицо на афишах и бортах автобусов. Вдруг у отца стеклянный глаз, парик или золотой зуб? Я не смог бы опознать его в полицейском участке, — хоть дедушка и предполагал, что однажды мне придется это сделать.
В пять часов в дверях появилась бабушка.
— Я думала, он приедет в полседьмого, — сказала она.
— А если раньше?
— Твой отец? Раньше? — Бабушка цокнула языком. — Мама с работы звонила. Сказала, чтобы я напомнила тебе взять куртку.
— Слишком жарко.
Бабушка снова цокнула языком и ушла. Она недолюбливала моего отца, и ее мнение разделяли многие. Вся семья бойкотировала свадьбу моих родителей, за исключением непокорного старшего брата мамы, дяди Чарли, который и вел ее под венец. Мне было стыдно, что я так радуюсь приходу отца. Я знал, что неправильно приглашать его к нам, думать о нем, любить его. Будучи единственным мужчиной в семье, маминым защитником, мне следовало подготовиться и потребовать с отца денег, едва тот появится. Но мне не хотелось его отпугнуть. Я жаждал увидеть его сильнее, чем в первый раз посмотреть, как играет «Метс».
Я стучал резиновым мячом по крыльцу и старался сосредоточиться на том хорошем, что знал об отце. Мама как-то сказала, что до того, как отец начал работать на радио, он был комиком и на его выступлениях зрители просто валялись в проходах от смеха. «Кто такой „комик“?» — спросил я. «Тот, кто смешит публику», — сказала мама. «Интересно, — подумал я, — будет ли отец смешить меня? Может, он окажется похож на моего любимого актера Джонни Карсона?» Я на это надеялся. Я пообещал Богу, что больше ничего не попрошу у него, если папа будет похож на Джонни Карсона — с его блестящими глазами и тенью доброй улыбки, притаившейся в уголках рта.
Внезапно мне в голову пришла мысль настолько страшная, что я перестал кидать мяч о крыльцо. А что, если отец, зная, как относится к нему наша семья, не захотел подъезжать на площадку перед домом? Что, если он притормозил на Пландом-роуд и, не увидев меня, уехал? Я понесся к проезжей части. Теперь, если бы он подъехал, я смог бы прыгнуть к нему в окно и мы быстро скрылись бы из виду. Я встал у дороги, как будто ловил попутку, и стал всматриваться в каждого, кто проезжал мимо, пытаясь понять, не мой ли это отец. Мужчины бросали на меня ответные взгляды, встревоженные и раздраженные, размышляя, почему этот семилетний мальчишка так напряженно на них смотрит.
В начале девятого я вернулся на крыльцо и стал смотреть на закат. Горизонт окрасился в оранжевый, в цвет формы игроков софтбольной команды «Диккенса» и букв «NY» на моей бейсболке. Дядя Чарли ушел в бар. Шагая через лужайку с опушенной головой, он был так занят полировкой солнцезащитных очков салфеткой «Клинекс», что не заметил меня.
В восемь тридцать в дверях появилась бабушка.
— Зайди в дом и поешь чего-нибудь, — сказала она.
— Нет.
— Тебе нужно поесть.
— Нет.
— Хоть кусочек.
— Мы будем есть хот-доги на стадионе.
— Хм.
— Он просто опаздывает. Он приедет.
Я слышал, как дедушка включает девятый канал, по которому показывали матч «Метс». Обычно из-за плохого слуха и из-за шума в доме он врубал телевизор на полную мощность. Тем вечером он сделал звук тише ради меня.
В девять вечера я решил испробовать новую тактику. «Если я не буду смотреть на следующую машину, — подумал я, — если даже не взгляну на водителя, он точно окажется моим отцом». Я испытал эту стратегию, в которой был полностью уверен, на тридцати машинах.
В половине десятого я стал потихоньку смиряться с неизбежным. Снял бейсболку «Метс». Снял перчатку и подложил ее под голову как подушку. Съел кусок бабушкиной курицы.
В десять я забежал домой пописать. Пробегая по коридору, я слышал, как ревет толпа на стадионе «Шиа», восторженно приветствуя забитый в базу мяч.
В одиннадцать игра закончилась. Я вошел в дом, надел пижаму и забрался под одеяло. Через несколько секунд после того, как я выключил свет, у изголовья моей кровати появился дедушка. Я никогда не видел его более удивленным.
— Мне очень жаль, — сказал он, — насчет твоего отца.
— О, — сказал я небрежно, вытягивая торчащую нитку из одеяла, под которым прятался, — я даже рад, что он не приехал. Мне все равно не очень нравятся брюки, в которых я сегодня был.
Дедушка кивнул и вышел из комнаты.
Я лежал в темноте и слушал, как дедушка с бабушкой на кухне обсуждают отца. Они замолчали, когда во двор въехала машина. Я услышал хруст гравия под колесами и шум мотора. Отец! Я выпрыгнул из кровати. В конце узкого коридора, который вел к входной двери, стояла мама.
— О нет, — сказала она. — Что ты здесь делаешь? Разве вы не пошли на матч?
Я покачал головой. Она быстро подошла ко мне, и я обвил ее руками, поражаясь тому, как глубоко я люблю ее и как сильно она мне нужна. Пока я обнимал маму, прижимался к ней и плакал, я неожиданно понял, что она все, что у меня есть, и что если я не буду о ней заботиться, я пропаду.
3
«СПАСИТЕЛЬНОЕ» ОДЕЯЛО
Когда я не слушал Голос, склонившись над радиоприемником, я был настроен на частоту матери, контролируя ее настроение. Я наблюдал за ней, анализировал ее, ходил за ней из комнаты в комнату: нечто большее, чем привязанность, большее, чем желание защитить. В какой-то степени это было недоумение,
